Сан Феличе. Книга 1 - [31]

На полдороге от Ларино до монастыря находится источник святого Пардо, покровителя тех мест, а вокруг него — живая изгородь и заросли.

Джузеппе Пальмиери вышел из епископского дворца, переодевшись монахом, и таким образом перехитрил всех своих сторожей.

Под рясой он прятал две шпаги и пару пистолетов.

Он добрался до источника, и место это показалось ему подходящим; тут он остановился и спрятался за живой изгородью. Проехала коляска графа — он ее пропустил; у него в запасе был еще целый час.

Полчаса спустя он услышал стук возвращающегося экипажа; он скинул с себя рясу и остался в обычной свой одежде.

Коляска приближалась.

Одной рукой он вынул шпаги из ножен, в другую взял заряженные пистолеты и стал посреди дороги.

Заметив впереди человека и подозревая его в дурных намерениях, кучер направил коней по боковой дорожке, но отцу ничего не стоило в несколько прыжков снова преградить им путь.

"Кто ты такой и что тебе надо?" — спросил граф, приподнявшись в экипаже.

"Я Джузеппе Маджо Пальмиери, и нужна мне твоя жизнь", — отвечал отец.

"Стегни этого негодяя хлыстом по физиономии и поезжай дальше", — приказал граф кучеру.

И он снова развалился в коляске.

Кучер размахнулся, но прежде чем кнут успел коснуться отца, выстрел из пистолета сразил возницу.

Тот рухнул с козел на землю.

Лошади замерли на месте. Отец подошел к экипажу и распахнул дверцу.

"Я тут не для того, чтобы убить тебя, хоть и имею на это право, так как законно обороняюсь, но для того, чтобы честно драться с тобою. Выбирай: вот две шпаги равной длины, вот два пистолета. Из них только один заряжен. Это будет поистине суд Божий".

И он протянул графу в одной руке шпаги, в другой — пистолеты.

"С вассалами не дерутся, — возразил граф. — Их бьют".

И, размахнувшись, он ударил отца тростью по лицу.

Отец схватил заряженный пистолет и в упор выстрелил графу в сердце.

У графа не вырвалось ни малейшего звука, он не сделал ни единого движения: он был мертв.

Отец опять надел рясу, вложил шпаги в ножны, зарядил пистолеты и возвратился в епископский дворец также беспрепятственно, как и вышел из него.

Что же касается лошадей, они, почувствовав свободу, тронулись с места и, отлично зная дорогу, по которой бежали два раза в день, сами возвратились к графскому дворцу. Но — странное дело! — вместо того чтобы остановиться у деревянного моста, ведущего к воротам замка, они, словно понимая, что везут не живого, а мертвеца, продолжали бежать и остановились у паперти церквушки святого Франциска, где граф, как он не раз говорил, хотел быть погребен.

И действительно, семья графа, зная об этом его желании, похоронила его здесь и воздвигла ему гробницу.

Происшествие это наделало много шуму; вражда, разгоревшаяся между графом и отцом, была общеизвестна, и, разумеется, все сочувствовали отцу и были убеждены, что убийство совершено им. А отец, словно ему самому хотелось, чтобы в этом никто не сомневался, послал десять тысяч франков вдове кучера.

Все имущество графа унаследовал его младший брат, объявивший, что считает себя обязанным отомстить (в свое время он собирался помочь графу похитить Анджолину); это был негодяй, который к двадцати одному году уже совершил три или четыре убийства, а что касается похищений и всякого рода насилий — так им и счет был потерян.

Он поклялся, что виновник не уйдет от него, увеличил вдвое стражу, окружавшую епископский дворец, и сам стал командовать ею.

Маджо Пальмиери продолжал скрываться в епископском дворце. Его родные и родные жены приносили им все необходимое из пищи и одежды. Анджолина была на пятом месяце беременности; они были всецело поглощены друг другом и счастливы в той мере, в какой это возможно, когда люди лишены свободы.

Так прошло два месяца; настало двадцать шестое мая — день святого Пардо, как я уже сказал, покровителя тех мест.

В Ларино в этот день праздник: крестьяне украшают свои повозки разноцветными лентами, гирляндами и листвой, впрягают в них разукрашенных цветами и бантами волов с позолоченными рогами; повозки следуют за крестным ходом, во главе которого везут на колеснице статую святого, воздавая ему хвалы; в процессии участвует все население Ларино и окрестных деревень. Чтобы войти в собор и выйти из него, процессия должна проследовать перед епископским дворцом, где нашли убежище молодые супруги.

Когда процессия и весь народ, остановившись на главной городской площади, стали петь и плясать вокруг колесницы, Анджолина, решив, что по случаю праздника должна быть забыта вражда, подошла к окну. Это была неосторожность, о которой ее предупреждал муж. К несчастью, брат графа тоже находился на площади, как раз напротив окна. Он узнал Анджолину через стекло, вырвал у одного из солдат ружье, прицелился и выстрелил.

Анджолина успела только вскрикнуть:

"Дитя мое!"

Услышав выстрел, звон разбитого стекла, возглас, вырвавшийся у жены, Джузеппе Пальмиери бросился к ней и успел подхватить ее.

Пуля попала несчастной прямо в лоб.

Обезумев от горя, Джузеппе Пальмиери отнес ее на постель, склонился на нею, покрыл ее поцелуями. Все напрасно! Она была мертва!

Но когда он в отчаянии обнял убитую, то вдруг почувствовал в ее чреве трепет ребенка.