Сан-Блас. Избранное - [50]

На груди, через плечо, висел у меня футляр, в котором, вместо бинокля, лежало несколько динамитных патронов, — «Смеющийся камень» мог оказаться тяжелее, чем рассчитывал дядя, и тогда, рискуя даже повредить прикрытое им сокровище Жана Но, его пришлось бы взорвать…

Едва только солнце садилось и сумерки сгущались, переходя в темную ночь, как мы останавливались где-нибудь под защитой каменистых уступов и там ждали наступления дня, чтобы снова отправиться в путь. И так прошло ровным счетом два дня и две ночи… На третьи сутки, едва только солнце позолотило поверхность реки, как я увидел на противоположном берегу ярко-белую меловую скалу, точно пробитую горным потоком, над которым она подымалась гигантской аркой.

Под мерными ударами весел пирога, плавно покачиваясь, направилась к ней и остановилась у самого входа, которому, как я тогда думал, суждено было стать входом в мою новую, более счастливую и славную жизнь…

Но, Боже, как часто обманывают нас ожидания, как часто разрушаются наши надежды!

Индейцы, о которых я и сейчас знаю столько же, как и в ту далекую пору, действительно доставили мне десять своих заместителей, десять мрачных людей, происходящих, вероятно, от женщин местных индейских племен и скваттеров-англичан. В рысьих шапках и войлочных шляпах, в кожаных мокасинах и рубахах из грубой фланели, все они, однако, были вооружены винтовками и револьверами и все были неразговорчивы и угрюмы. Правда, поговорив с моими проводниками, они за баснословно ничтожную плату согласились сопутствовать мне, но никакие попытки к сближению с ними не привели ни к чему.

Я начал поиски камня, сначала не объясняя своим конвоирам, чего я ищу, так как ни одному из них довериться я не мог, но постепенно, когда один день бесплодно проходил за другим, пришлось попросить их совета…

И представьте всю тяжесть удара, всю горечь разочарования, когда никто из индейцев не смог указать мне этого камня; даже больше — никогда и никто из них не слыхал о его существовании где-либо вблизи… «Смеющийся камень» оказался для них таким же пустым звуком, каким был бы и для меня в прежнее время, а для вас и теперь…

После этого исчезла планомерность в поисках заветного места. Мы рыскали вдоль потока по обоим его берегам; отходили вглубь леса и опять возвращались; кружились, точно водимые мстительным духом зарытого клада. Пять или шесть золотых оставалось уже в моем кожаном ранце, а цель по-прежнему была так же далека, как и там, в Старом Свете…

Я снова был близок к отчаянию и, действительно, на этот раз положение было почти безысходным: неспособный ни к какому труду, кроме службы солдата, отделенный океаном от своих немногих друзей и сотнями лье от ближайшего населенного пункта, я был в таком положении, когда отчаяние и простительно, и неизбежно.

Дни, проводимые в лихорадочных поисках, и бессонные ночи с неумолимой точностью сменяли друг друга, не принося с собой ни новых открытий, ни новых надежд…

Я считал уже не дни, а часы, в течение которых индейцы будут оставаться со мной…

И вдруг «Смеющийся камень» нашелся…

IV «Камень скорби»

Произошло это так.

Однажды после заката, когда я неподвижно сидел у костра и думал, что завтра мне уже нечем будет уплатить своим спутникам и что будущий вечер я встречу один, со стороны окутанного туманом потока послышался шорох раздвигаемых веток, и на освещенную площадку вышел неизвестный мне человек. Одетый в такие же мокасины, как индейцы, он, однако, был белым…

Светло-русые волосы и такая же борода, вероятно, уже несколько лет не знавшие ни ножниц, ни бритвы, пышными волнами обрамляли его голову, а из глубины их весело и открыто смотрела пара голубых глаз, таких, какие я встречал иногда среди нормандских долин… Взгляд их скользнул мимолетно по мне, по шалашам индейцев, расположенным немного поодаль, и после этого незнакомец направился прямо к костру.

— Здравствуйте, сударь, — произнес он на чистом французском языке и так спокойно, точно мы давно были с ним знакомы и расстались не далее вчерашнего дня. — Недурная погодка, как вы находите?

— Очень… Но с кем я имею удовольствие говорить? Ваше лицо, должен признаться…

— Не говорит вам ничего, или очень мало. Не так ли? Но это зло поправимое — имя мое Мишель, а по прозвищу — Медвежонок. Европейскую мою кличку я и сам уж успел позабыть. По ремеслу — бездельник, впрочем, такого взгляда придерживаются преимущественно английские скваттеры, я же о себе несколько иного мнения… Теперь перейдем к вам… — и словоохотливый незнакомец уселся со мной рядом… — Вы, разумеется, тоже из старой Франции, и, судя по вашему лицу, канадские ветры еще недавно начали обвевать его; ну, а каким чертом вы здесь занимаетесь с этими бродягами — ума не приложу! По совести говоря, три дня я уже слежу за вами и на первых порах подумал было, что вы из сумасшедшего дома вырвались; но потом сообразил, что у нас еще нет этих продуктов утонченной цивилизации, а следовательно — вы уже сами потрудитесь мне это объяснить…

— А вы не находите, что это было бы странно после такого непродолжительного знакомства?

— Конечно, нет, — вы ведь доверились этим индейцам, а чем я хуже их и менее способен сохранять тайны государственной важности?..