Сан-Блас. Избранное - [52]

Пробовали мы вдвоем расшатать этот каменный шар, но напрасно, — все наши усилия не привели ни к чему, и мне порой уже чудилось, что неровный и чудовищный рот начинает расплываться в улыбку.

Индейцы точно растаяли среди кустов, окаймлявших лужайку, но мы чувствовали на себе их взгляды, а вечером ряд огоньков, окруживших ее, убедил нас, что мы не ошибались…

Так окончился этот день и наступил новый, тоже не принесший с собой никаких утешительных перемен… За ним последовал третий, четвертый и уж не помню, сколько было всего этих однообразных и томительных дней, проведенных у проклятого камня.

Индейцы, по-видимому, решили донять нас измором: по крайней мере, на их стороне не обнаруживалось никаких признаков жизни и только, когда мы приближались к камню и начинали возиться подле него, то над кустами немедленно подымались их темные головы и следили за нами.

Мне терять было нечего, а мой спутник выразил такое твердое намерение пересидеть наших непрошенных соглядатаев, что мы, после непродолжительных колебаний, взялись за свои топоры, и недели через две невдалеке от камня уже возвышалось грубо построенное здание или, вернее, сарай, в который мы и переселились из-под открытого неба…

Но как до новоселья, так и после него все оставалось по-прежнему. Один из нас свободно уходил на охоту и так же свободно возвращался с нее; другой стерег «дом»; индейцы делали то же, а дни проходили за днями.

Но вот как-то раз Медвежонок возвратился с охоты веселый и возбужденный, — он сделал открытие, которое все изменяло: почти у ручья, протекавшего позади камня, оказалась покинутая своим хозяином медвежья берлога, в которую мой приятель, совершенно неожиданно для себя, провалился… Там-то и пришла ему в голову блестящая мысль… Не подавая вида, что мы на что-либо решились, нам нужно было, уходя на охоту, возможно скорее возвращаться с нее и, незаметно пробравшись в берлогу, прорывать из нее нору под камень и по ней же извлечь оттуда к ручью все, что окажется там. Камень останется целым, индейцы ничего не заметят, и наша медленная пытка окончится.

Конечно, я согласился, и мы горячо принялись за эту работу…

Но она подвигалась медленно… Бог мой, как медленно!

Прошло не меньше десяти дней, пока наша нора приблизилась почти к основанию камня, и вот в этот-то знаменательный день произошла катастрофа, превратившая его в день роковой.

Медвежонок давно уже ушел на охоту или, вернее, рылся в земле, как вдруг со стороны лагеря индейцев донесся сюда какой-то крик, и тотчас же за ним я ясно увидел, как десять фигур, одна за другой, мелькнули вдоль опушки и скрылись в лесу. Момент был удачный, и я, в порыве нетерпения, решил воспользоваться им.

Бросить винтовку и, подбежав к камню скорби, вложить ему в «рот» динамитный патрон было делом минуты. Еще столько же — и последует взрыв, но тут я с ужасом ощутил, что десяток сильных рук вцепился в меня и прежде, чем мне удалось хоть что-нибудь сообразить, мои руки были затянуты за спину и крепко связаны, а сам я стоял перед своими бывшими проводниками, которые теперь кольцом расположились подле меня…

Тот из них, что еще в день появление Медвежонка убеждал меня уходить отсюда обратно за «Соленое озеро», выступил вперед…

— Ты не ушел, бледнолицый… Ты захотел поселиться и жить у священного камня — мы не мешали, но мы не верили, что ты перестал злоумышлять против него, и сегодня, когда того — другого не было, мы сделали так, что ты обманулся и выказал свою черную душу. Хорошо. Ты не ушел — ты умрешь! Я сказал.

Я взглянул на других. Мрачные, ожесточенные лица, сверкающие глаза яснее всяких слов говорили, что рассчитывать на пощаду мне нечего, да я и не стал бы просить ее у этих бродяг…

Смерть улыбнулась мне своим оскаленным ртом, и я приготовился умереть.

Индейцы сгруппировались около бревен со стороны нашей хижины. Двое выступили вперед и, подойдя почти вплотную ко мне, направили на меня дула винтовки и длинноствольного револьвера…

Наступил последний момент.

— Стойте! — крикнул я своим палачам. — Я не хочу умереть, как слабая женщина, и вы не смеете отказать мне в этой просьбе. Я сам скомандую вам и, когда скажу: «три», — стреляйте…

Некоторые одобрительно кивнули головами, — согласие было получено. Я остановился в двух шагах от «Камня скорби», спиной к нему, бросил последний взгляд на безоблачное небо и зеленые сосны и твердо произнес:

— Раз…

Индейцы замерли и точно впились в меня глазами.

— Два… — и, полной грудью вдохнув в себя воздух, я ударил ногой о землю и крикнул:

— Три!..

Я слышал гром выстрелов, почувствовал, что падаю; глубокая мгла охватила меня; но все же я был жив и даже не ранен… Мелкие комья земли скатывались мне на лицо, а кто-то умелыми руками торопливо распутывал связывавшие меня веревки.

— Бежим, — прошептал он, и по голосу я узнал моего спутника…

Он, ничего не подозревая, копался в нашей норе, когда я ударом ноги обрушил ее непрочный свод и на одно мгновение раньше выстрелов был уже под землей.

С лихорадочной поспешностью выбрались мы из подкопа и, в последний раз обернувшись на нашу хижину, заметили неподвижные фигуры индейцев, распростертых пред «Камнем скорби», поглотившим меня в гневе своем…