Сан-Блас. Избранное - [39]

«La gente que jamays fue conquistada,

Que a todo el mundo no temia…»[25]

Однако, соединенные усилие экипажа и дороги были не по силам человеку средней добродетели, и скоро я имел удовольствие услышать, как мой приятель, несмотря на весь свой патриотизм, начал вполголоса ворчать, упоминая, между прочим, о правительстве и казнокрадах… Я молчал и старался возможно больше извлечь из этих лаконических сентенций, так как в нормальном состоянии señor Пачеко ни за что не позволил бы себе никакой нескромности, — дело в том, что он еще не пристал ни к blancos, ни к colorados[26] и потому опасался высказать что-нибудь несогласное с его будущими убеждениями…

Вдруг неожиданным толчком нас так встряхнуло, что я с искренним изумлением убедился, что сижу по-прежнему на своей скамеечке, а не на дороге позади троля.

Апатичный возница обернулся:

— На этом самом месте, caballeros, напали разбойники на его преподобие отца Хуана… — и, не ожидая ответа, снова углубился в свои размышления.

Но это уж было слишком!..

— Les brigands! — разразился негодующий Пачеко. — Voyez done cette blague! — il n'y a de brigands dans ce pays que le general Mitre et son gouvernement!..[27]

Французский язык, разумеется, предназначался для меня, так как благодаря ему единственный аргентинский гражданин, занимавший переднюю скамеечку, лишался возможности понимать нас, и раздраженный капитан мог развивать дальше свое оригинальное суждение.

Не знаю, что именно вызвало такой припадок откровенности: слишком ли непозволительный ухаб или же замечание возницы, ставившее в затруднительное положение репутацию южно-американских республик, как культурнейших стран в мире, но как бы то ни было, а, раз начав, Пачеко уже не мог остановиться. Но — да не поставит ему этого никто в вину, ибо каждый южно-американец, прежде всего, горячий патриот, и хотя патриотизм его, главным образом, заключается в том, что он ненавидит и презирает соседнюю республику, но тем не менее вы хорошо поступите, если последуете его примеру и начнете, не стесняясь в выражениях и выбирая самые громкие эпитеты, превозносить до небес страну, в которой вы, в данное время, имеете счастье находиться. Главное — не нужно церемониться, — самая несуразная, самая нелепая лесть будет принята за чистую монету, и ваш собеседник все время будет идти на корпус впереди вас. Но пусть только правительство не угодит такому патриоту — все тогда кончено, и нигде в мире вы не отыщете такой наглой шайки воров и грабителей, как та, что захватила в свои руки управление этой несчастной страной!..

— Blancos у colorados!.. Caramba!.. Вы думаете, amigo myo, это — политические партии? как бы не так!.. Быть может, в основание их и легла какая-нибудь историческая причина, но теперь вы до нее никак не докопаетесь… Произошло пронунсиаменто; захватил власть президент — красный, а вы против него — ну и примыкайте к белым. А то ведь и хуже случается: давно ли в Уругвае произошла революция, вызванная двумя претендентами, причем оба оказались красными? А мое теперешнее положение?.. Santa Maria!.. Да черт же его знает, этого генерала Митре, красный он или белый?.. Я-то, разумеется, против него, но кто я, в таком случае?.. Ради всех дьяволов, кто я?..

Невозможно было удержаться от хохота, глядя на комическое отчаяние Пачеко.

— Да вам-то что за дело до него, — ведь вы же офицер уругвайской армии, а не аргентинец?..

— Уругвайской… Разумеется — уругвайской, а вдруг estancia моего дядюшки окажется стоящей чего-нибудь?.. Так неужели же вы думаете, что при таком правительстве она долго пробудет в моих руках, если только я сам не поселюсь на асиенде?..

— Да, это, конечно, вопрос иного рода…

— Еще бы!.. Ведь это грабители, señor! разбойники с большой дороги!.. А ухабы-то! ухабы какие!.. Что бы хоть немножко сгладить! Но нет — они не могут, — скупы, скупы, как… как… граф де Пирасикаба!..

— Что за дикое графство?..

— В Бразилии-то?.. Да ведь у них всякий: богатый лавочник, адвокат или доктор, — только сделается опасным или влиятельным, так сейчас же ему и преподносят маркиза, графа или виконта с фамилией, отысканной по географической карте… Совсем бразильский «légion d’honneur»!..

— Ну, это вы слишком!..

— Кровью Спасителя клянусь! Еще и не такие встречаются… Барон де Пиндамангангаба, не угодно ли?.. А этого графа я хорошо знал, — его сын вместе со мной в одном полку служил…

— Это бразилец-то?..

— Ничего удивительного, — время было тревожное, перед выборами… Да разве я вам о нем не рассказывал?..

— Нет.

— В самом деле?.. Ну, так я расскажу, — это интересно! — и Пачеко мой совсем оживился. — Вы не бывали в Коретибе?..

— Нет, а что?..

— Мой граф, видите ли, был оттуда… Ну-с, так вот, поступил он в наш полк волонтером, и так как был неглуп и совсем не похож на бразильца, то его скоро произвели в поручики. Нужно шить мундир и все такое, а форма наша, вы ведь знаете, самая красивая в мире, так что понадобилось порядочно денег, а их-то именно и нет. Писал он старику, писал, но тот, вероятно, был порядочный скряга — и на такого рода письма ничего не отвечал. Делать нечего, — нужно, значит, ехать самому… Взял он отпуск, а я в то время тоже был свободен и, сам не знаю чего ради, напросился к нему в компаньоны, так что выехали мы из Монтевидео вместе. Дорога скучная, — да вы ведь и сами знаете; скажу только, что с огромным наслаждением вышел я в Паранагве на берег. Бразилию я вообще не люблю: все лес, лес и лес… Никакого разнообразия… У нас, положим, он тоже есть, но это совсем другое дело, — тут он живой, приветливый и точно любит человека… Душа в нем отдыхает… А там — красиво, конечно; величественно, грандиозно даже, но все полно какой-то гнетущей силы, силы чужой, недоброй, почти злой… Там человек теряется, чувствует себя слабым, ненужным, а эта невероятная растительность точно стенами обступает тебя, и ты в ней задыхаешься. Б-р-р-р!..