Сан-Антонио в Шотландии - [22]

За десертом происходит новый инцидент, напоминающий первый: Толстяк выливает крем «шантийи» на галстук Мак-Орниша, чья физиономия такая же красная, как у образцового французского слуги.

Он исправляет оплошность тем же способом: мокрой салфеткой. Это уже слишком. Мейбюрн берет его за руку и уводит.

Через час я нахожу его в наших апартаментах. Стоит ветреная ночь, и по огромным пустым коридорам гуляют сквозняки.

Сидя в грязном фланелевом жилете, со спущенными подтяжками, он приканчивает пятизвездочную бутылку «Мак-Геррела», очевидно стыренную на кухне.

– Пьянь! – набрасываюсь я на него. – Можешь забыть о повышении!

Берю начинает рыдать:

– Не говори так, Сан-А, ты разрываешь мне душу! Что ты хочешь, я же предупреждал, что не создан для работы лакеем.

– Черт с ними, с твоими неловкостями! От слона нельзя требовать игры на скрипке. Но какая грубость! Какая вульгарность!

– А, черт! – стонет мой помощник. – Жизнь в замке на тебя плохо действует, ты стал снобом. Знаешь, дружище, может, прислуживал я и хреново, зато заметил много разных вещей...

– Да?

– Значит, это тебя все-таки интересует? – усмехается он. – Так вот, представь себе, что маленький толстяк, руководящий их винокурней...

– Мак-Орниш?

– Ну! Он при пушке.

– Не может быть!

– Я ее видел и потрогал, когда вытирал крем с его селедки. Тоже большой калибр. Наверное, они их тут коллекционируют!

Я сажусь на постель. У Синтии в сумочке был пистолет девятого калибра, старуха Дафна, хотя калека, запирается, чтобы поработать с таинственной шкатулкой. Сэр Конси-младший пытается набить мне морду, а директор завода, выпускающего виски, садится за стол с пушкой. Странные люди, верно?

– Это еще не все! – продолжает Громогласный.

– Может, ты мне скажешь, что у парализованной. старухи в трусах спрятан автомат?

– Нет, а вот любитель собственных бубенцов очень способный механик.

– Объясни.

Мамонт подмигивает, берет меня за руку, ведет к кровати с колоннами и делает знак встать на стул. Я, под впечатлением от его настойчивости, подчиняюсь.

– Надо всегда остерегаться кроватей с балахонами, – наставительно заявляет он.

– Почему? – спрашиваю я, даже не исправляя его очередной безграмотный ляп.

– Подними край паланкина.

Я поднимаю край балдахина и вижу завернутый в носок Берюрье похожий на фрукт предмет, прицепленный под тканью. Преодолев отвращение, я снимаю носок, что само по себе незаурядный подвиг... Фрукт оказывается микрофоном.

– Провод идет через весь паланкин уходит в стенку, – объясняет мне Толстяк. – Кажется, к нам прислушиваются, а?

– Похоже на то.

Я слезаю со стула.

– Почему ты решил, что его установил Мейбюрн?

– Потому что видел днем, как он вошел в соседнюю комнату со штукой, похожей на проигрыватель, и большим мотком провода. Тогда я не обратил на это внимания, но сейчас, после этого издевательства... Я скрутил спиннинг в твоей комнате, потому что она больше моей.

– Что у тебя за идеи!

– Завтра утром, старина, я собрался на рыбалку... Так что тренируюсь. Я целюсь в лилию на балдахине, цепляю ее крючком, подтягиваю, подхожу снять крючок, поздравляя себя, и обнаруживаю это. Нас засекли, парень. Если хочешь мой совет: надо действовать быстро и смотреть в оба.

Я соглашаюсь.

Несмотря на своеобразную манеру прислуживать за столом, инспектор Берюрье хорошо поработал как полицейский.

– Слушай, – решаю я, – иди спать. Ко мне должны прийти.

– Блондинка?

– Ты попал в точку. Так что освободи поле для маневра.

Он вздыхает:

– Я думаю о хозяйке гостиницы, Сан-А. Ее худоба давала мне отдохнуть от моей Берты, которая немного тяжеловата. Но теперь мне кажется, что я слишком идеализировал ее и трахнул корпус часов.

Он вытаскивает из кармана вторую бутылку «Мак-Геррела».

– Знаешь, что я подумал, – говорит он. – Эта штука, конечно, не сравнится с мюскаде, но с ней не надо обогревателя. Ладно, чао. Желаю хорошо повеселиться.

Я остаюсь один совсем ненадолго. Через пять минут в дверь начинают скрестись. Я открываю дверь и вижу Синтию в прозрачном пеньюаре, от которого захватывает дух. Такую красотку кто угодно возьмет с закрытыми глазами и с распростертыми объятиями, забыв даже спросить гарантийный талон.

– Брр, какой холод в этих коридорах, – говорит она и бежит в мою постель.

Она без церемоний забирается под одеяло и смотрит на меня, веселясь от моего ошеломленного вида.

Мы не разговариваем. Чего тут говорить? Немое кино более выразительно. Для начала я показываю ей документальный фильм «Гадюка в зарослях», потом перехожу к полнометражной ленте...

Идет уже четвертая часть, как вдруг Синтия издает приглушенный крик. Я прерываю сеанс и оборачиваюсь, что весьма непросто сделать, если выполняешь деликатную работу киномеханика. И угадайте, что я вижу? Слабо? Привидение!

Вы правильно прочли: привидение.

Оно закутано в белый саван и движется по комнате. На месте головы горит зеленоватый огонек. Оно продвигается шагом канатоходца, приближаясь к нашей кровати. Синтия закричала бы от ужаса, если бы я инстинктивно не зажал ей рот ладонью. Главное, чтобы не было скандала!

Я люблю сверхъестественное – оно добавляет жизни остроты, но мне не нравится, когда оно срывает мне ралли на траходроме.