Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме - [3]

Итак, моя бар-мицва. Церемония прошла, как и полагается, с зажжением свечей и молитвами за семью и за тех, кто нас покинул. После нее я стал считаться человеком, преданным еврейским традициям и ответственным за свои действия. Неудивительно, что я задумался о будущем…

Когда я был младше, то мечтал стать врачом, но оказалось, что у меня способности к другому. Тогда в Германии были центры, где с помощью тестов на память и ловкость рук выявляли способности школьников. Тесты показали, что у меня способности к визуальному восприятию и математике, что я обладаю прекрасным зрением и отличной зрительно-моторной координацией. То есть у меня есть все задатки к тому, чтобы стать хорошим инженером. И я решил изучать инженерное дело.

Учился я в очень хорошей школе, в красивом здании с вывеской «32 Volkschule», которое находилось в километре от нашего дома. Я добирался туда за пятнадцать минут, а зимой еще быстрее! Лейпциг – холодный город, река в нем на восемь месяцев в году покрывалась льдом, и я доезжал до школы на коньках минут за пять.

Как раз в 1933 году я окончил школу и поступил в гимназию имени Лейбница. Если бы события развивались иначе, наверное, я проучился бы в ней до восемнадцати лет, но этого не произошло.

Однажды я пришел в гимназию и мне сообщили, что я исключен. Меня выгнали за то, что я еврей.

Однажды я пришел в гимназию и мне сообщили, что я исключен. Меня выгнали за то, что я еврей. Мой отец – упрямый человек с большими связями в Лейпциге – не мог с этим смириться, и вскоре у него появился новый план, как дать мне образование.

«Не волнуйся, – сказал он. – Ты продолжишь учиться. Я об этом позабочусь».

Он реализовал свой план. Мне сделали фальшивые документы, и благодаря другу нашей семьи я был зачислен в Jeter und Shearer – машиностроительный колледж в Тутлингене, городе, расположенном далеко к югу от Лейпцига. В то время этот город являлся мировым центром машиностроения и точной механики. Здесь создавались всевозможные невероятные устройства, промышленное оборудование, сложная медицинская техника. Помню, меня особенно впечатлила технологическая линия обработки птицы: на ее финальном этапе обычные курицы выходили с конвейерной ленты ощипанными, промытыми и даже упакованными. Уму непостижимо! И я мог научиться делать подобные устройства, получив лучшее в мире инженерное образование! Для поступления в колледж пришлось сдать несколько экзаменов, и я так нервничал, что постоянно вытирал лоб, чтобы пот не капнул на мою работу и не испортил ее. Я так боялся подвести отца!

В колледж меня зачислили под именем Вальтер Шляйф – как немецкого сироту-нееврея, у которого не было причин волноваться из-за назначения Гитлера канцлером Германии.

В колледж меня зачислили под именем Вальтер Шляйф – как немецкого сироту-нееврея, у которого не было причин волноваться из-за назначения Гитлера канцлером Германии. Это имя не являлось выдуманным: Вальтер Шляйф был вполне реальным немецким мальчиком, пропавшим без вести. Скорее всего, его семья покинула Германию, когда к власти пришли нацисты. Удостоверение на имя Вальтера Шляйфа изготовил для меня отец, которому удалось достать чистые бланки документа, – подделка у него получилась очень качественная. В то время в немецкие удостоверения личности вставлялись крошечные фотографии, которые можно было увидеть лишь с помощью инфракрасного излучения, что еще больше осложняло изготовление подделки. Но у отца, благодаря его работе с пишущими машинками, был доступ к необходимым технологиям и инструментам.

Так началась моя новая жизнь. От Тутлингена до Лейпцига было девять часов езды на поезде. Путь неближний, да и тот был мне заказан. Ведь я должен был хранить свой большой секрет. И заботиться о себе теперь приходилось самому. Я ходил на учебу каждый день, а ночевал в находившемся поблизости детдоме, в спальне, которую делил с мальчиками старше меня. Я получал небольшую стипендию и тратил ее на покупку одежды и других предметов первой необходимости.

Под маской Вальтера Шляйфа мне жилось одиноко: я никому не мог сказать, кто я на самом деле, и никому не мог довериться.

Что и говорить, под маской Вальтера Шляйфа мне жилось одиноко: я никому не мог сказать, кто я на самом деле, и никому не мог довериться. Раскрыв свое еврейское происхождение, я подверг бы себя опасности. Особую осторожность следовало соблюдать в душе и туалете: нельзя было допускать, чтобы другие мальчики заметили, что я обрезан. Можете себе представить, о чем мне приходилось заботиться?

Я связывался с семьей крайне редко. Писать письма было небезопасно, а звонил я с телефона, находившегося в подвале универмага, до которого добирался длинным и запутанным путем, чтобы меня точно никто не смог выследить. Каждый редкий разговор с родными разбивал мне сердце. Нет слов, чтобы выразить, как тяжко тринадцатилетнему подростку оказаться вдали от дома, чтобы не упустить единственную возможность получить образование и обеспечить себе будущее, которого желает для него отец! Но я терпел – ведь подвести семью было бы еще хуже.

Когда я жаловался на одиночество, отец призывал меня быть сильным. «Знаю, Эдди, как трудно тебе приходится, но когда-нибудь ты меня поблагодаришь», – говорил он. Только много позже я узнал, что отец, такой стойкий в минуты этих разговоров, едва повесив трубку, плакал как ребенок. Он храбрился, чтобы я стал храбрее.