Самый счастливый человек на Земле. Прекрасная жизнь выжившего в Освенциме - [2]
Возвращаясь с холодной улицы, мы усаживались на подушки и грелись возле печи.
Расскажу, как тогда жила наша семья. Мы всегда ходили в синагогу. Ели только кошерные продукты и блюда – ради мамы: она старалась строго придерживаться традиций, чтобы, в свою очередь, не расстраивать свою маму – мою бабушку, которая жила вместе с нами и была очень религиозной. Каждый вечер пятницы, в канун Шаббата, мы собирались на особый ужин, где читали молитвы и ели традиционные блюда, с любовью приготовленные бабушкой. Готовила она в огромной дровяной печи, которая также согревала дом: система труб была устроена таким хитрым образом, что они проходили через все помещение, задерживая в нем тепло и выводя наружу дым. Возвращаясь с холодной улицы, мы усаживались на подушки и грелись возле печи. На колени ко мне пристраивалась, сворачиваясь калачиком, моя собака – щенок таксы по имени Лулу. Как драгоценны были эти вечера!..
Чтобы обеспечить семье достойную и комфортную жизнь, отец много работал. Но вместе с тем уже тогда старался вложить в наши головы мысль, что материальные блага – далеко не самое главное в жизни. В канун Шаббата мама всегда выпекала три или четыре халы – это очень вкусный церемониальный хлеб, который мы ели в особых случаях. В шесть лет я вдруг заинтересовался, почему в нашем доме хлеба выпекается так много – нам самим столько не съесть! Когда я спросил об этом отца, он объяснил, что отнесет оставшийся хлеб в синагогу и раздаст нуждающимся. Отец очень любил свою семью и своих друзей, которых часто приглашал разделить с нами ужин, хотя мама упорно повторяла, что за нашим столом больше пяти человек поместиться не могут.
«Если тебе посчастливилось обзавестись хорошим домом и деньгами, ты можешь позволить себе помочь тем, у кого этого нет, – говорил мне отец. – Мы для этого и живем – чтобы делиться своей удачей». А еще он утверждал, что отдавать куда приятнее, чем получать, и что друзья, семья и доброта гораздо дороже денег. И сама жизнь человека несоизмерима с его банковским счетом. Несоизмерима, потому что бесценна. Тогда я подумал: что такое он говорит? Может, он сошел с ума? А теперь, после всего что пережил, я знаю, как он был прав…
Однако и наша счастливая семейная жизнь в Лейпциге была отнюдь не безоблачной. Для Германии настали тяжелые времена. Последняя война была проиграна, а экономика разрушена. Союзники требовали бо́льших репараций, чем Германия могла выплатить, и 68 миллионам человек (столько составляло тогда население страны) пришлось очень нелегко. Повсеместная бедность и нехватка продуктов питания и топлива стали для гордого немецкого народа настоящим испытанием. Хотя мы были обеспеченной семьей из среднего класса, нам тоже не всегда удавалось найти все необходимое – даже за деньги. Мама проходила много километров до рынка пешком, чтобы обменять сумочки и одежду, которые успела купить в лучшие времена, на хлеб, масло, молоко или яйца. Перед моим тринадцатым днем рождения отец спросил, что я хочу получить в подарок, и я попросил шесть яиц, буханку белого хлеба – его было трудно найти, поскольку немцы предпочитают ржаной, – и ананас. Шесть яиц представлялись мне настоящей роскошью, а ананас я вообще никогда в жизни не видел. И отец его каким-то образом отыскал – понятия не имею как, но это был мой отец! Он делал то, что казалось невозможным, просто чтобы увидеть улыбку на моем лице. Я так обрадовался, что съел за один присест и яйца, и ананас. Никогда у меня не было столько дорогой еды! Мама просила меня притормозить, но разве я послушался? Конечно нет!
Инфляция была ужасная. Запастись продуктами длительного хранения или запланировать что-то на будущее было практически невозможно. Отец возвращался с работы с полным чемоданом денег, которые к утру уже ничего не стоили. Отправляя меня в магазин, он говорил: «Купи, что сможешь! Будет шесть буханок хлеба – бери все. Завтра уже ничего не купишь». В униженных немцах закипала злоба. Они совсем отчаялись и были готовы принять любое решение своих проблем. И решение нашлось – у нацистской партии во главе с Гитлером. Они нашли врага…
Раввин нашего шула проявил большую дальновидность, сдав квартиру под синагогой нееврею, сын которого служил в СС. Во время антисемитских погромов этот парень всегда следил, чтобы жилище его отца не трогали, а значит, и шул над ней тоже.
Когда в 1933 году Гитлер пришел к власти, нахлынула волна антисемитизма. В тринадцать лет мне по традиции предстояло пройти бар-мицву – древнюю религиозную церемонию в честь совершеннолетия. Бар-мицва, что означает «сын заповеди», обычно сопровождается грандиозным праздником с танцами и вкусным угощением. В лучшие времена моя бар-мицва прошла бы в большой Лейпцигской синагоге, но с приходом к власти нацистов это было запрещено. Поэтому ее провели в маленькой синагоге в трехстах метрах от нашего дома. Раввин нашего шула (другое название синагоги, буквально «дом книг») проявил большую дальновидность, сдав квартиру под синагогой нееврею, сын которого служил в СС. Во время антисемитских погромов этот парень всегда следил, чтобы жилище его отца не трогали, а значит, и шул над ней тоже. Нельзя было разрушить шул без большого ущерба для квартиры на нижнем этаже.
