Самый грустный человек - [16]

— Какой король? — удивился Страуд.

— Наш... мой и твой.

Страуд, опешив, посмотрел вверх. Король улыбнулся ему в щелочку и помахал рукой.

— Это я, Боб, твой король. Не думай обо мне плохо. Я виноват, знаю. Ты на моей совести... ведь я отец тебе. Я всем отец. Ах, если бы твоя мать сумела вовремя оградить тебя. Если б ты не бродяжничал всю жизнь. Но все эти «если» в конечном счете бьют по мне... Да, да, это все моя вина.

— Нет, ваше величество, — вздернув голову, трезво ска­зал Страуд, — у нас с вами ничего общего. Вы сами по себе, я сам по себе. Это именно так. Виноват тот Мужчина.

— Тот Мужчина я.

— Вы знали его?

— Нет, конечно же нет. Ну ладно, помоги матери подняться.

Страуд и мать обнялись. Мать со слезами на глазах, босая, держа в руках туфли, поднялась по лестнице. С последней ступеньки, что-то вспомнив, она обернулась:

— Боб, ради бога, перестань возиться с этими птицами... Это может рассердить их... будь скромным, будь по­слушным...

Люк закрылся.

Страуд, задрав голову, смотрел на знакомый потолок и пытался понять, где же щель от люка.

— Я обо всем позабочусь, — говорил наверху король мате­ри. — Найму самых знаменитых адвокатов, приглашу из-за границы. Сначала все расходы возьмете на себя вы, а когда у вас не останется ни гроша и вы достигнете степени нищен­ства, я приду вам на помощь. Я знаю, у меня нет права ли­шать вас акта материнского самопожертвования. С моей сто­роны это было бы нечутко...

— Ваше величество... но почему так получилось... почему вы не смогли ничего сделать? — Она зарыдала, в эту минуту ей было жалко и себя, и сына, и умершего мужа, и коро­ля. — Какой же вы после этого король...

— Понимаю, понимаю, — искренне вздохнул король, — но именно в этом наша сила, в демократии. Век тирании про­шел. Давно прошел, мадам.

Он взял мать под руку и проводил ее до дверей. Потом вернулся, встал прямо там, где был люк; внизу еще виднел­ся Страуд. Король прислушался.

— Мама... я боюсь... не оставляй меня одного...

— Кажется, мои расчеты оправдались... — пробормотал король.

И король снова стал решать в уме арифметическую зада­чу: если этот неграмотный узник творит, значит, он свобо­ден, если свободен, значит, надо уничтожить, если невоз­можно уничтожить, если так и так весь мир вскоре должен услышать о нем, значит, он гордость, национальная гордость, значит, надо освободить...

— Расчеты были верные... — Король томно развел рука­ми.

Потом поднял занавес и прошел в другой кабинет, чрезвычайно просторный, ошеломляюще роскошный. На сте­не красовался один-единственный флажок — символ коро­левства, и, что самое главное, здесь было полным-полно стульев.

- Фактография

Пернатое семейство Страуда росло день ото дня. Человек этот, приговоренный к пожизненному безделью, не имел ни секунды свободного времени. Он выкармливал птенцов, на­блюдал за их повадками и даже обучал птиц различным трюкам. Это было поистине чудо: в искусственных усло­виях, в тюрьме, птицы размножались, давали потомство. За один год число канареек достигло пятидесяти. Страуд по­просил передать канареек его матери, с тем чтобы она прода­ла их и выручку взяла себе. Ежедневно, ежечасно, ежеми­нутно Страуд наблюдал за своими подопечными. Теоретиче­ские познания, почерпнутые из книг, он незамедлительно применял на деле. Когда одна из птиц погибла, Страуд осколком разбитой бутылки и ногтями произвел вскрытие и ознакомился с анатомическим строением птицы. Постепен­но Страуд изменился, стал неузнаваемым. Его единственным желанием было учиться, постигать тайны природы, изучать животный мир и причины его многообразия. И чем больше он узнавал, тем более несовершенными считал свои позна­ния. Тюремный библиотекарь с удивлением отметил, что за эти годы Страуд проштудировал около десяти тысяч книг. Однажды Страуда постигло несчастье. Птицы его одна за другой стали болеть и умирать. Страуд при помощи книг определил у них злокачественную лихорадку. Его ужаснуло описание этой неизлечимой болезни. Все совпадало. Точка в точку. С большими трудностями он получил из тюремной больницы кое-какие лекарства и стал составлять различные смеси из них, все время меняя дозы. Он проделывал опыты над умирающими птицами, чтобы спасти остальных, еще не заболевших... После долгих и неудачных попыток ему нако­нец удалось спасти одну птичью жизнь. Он не верил, что на­шел средство борьбы с неизлечимой болезнью, то есть от­крыл лекарство, над которым ученые всего мира тщетно бились десятки лет. Открытие это имело колоссальное значе­ние не только для орнитологов, но и для хозяйства страны, для его государственного бюджета. Страуд написал о своих опытах книгу, следом еще одну, затем третью. Книги эти ста­ли известны в Советском Союзе, Англии, Франции, Голлан­дии, Бельгии, Японии, Австралии и сделались необходимым пособием для орнитологов. Они были изданы даже по систе­ме Брейля — для*слепых. Страуд ничего не знал об этом. Он узнал про все это через много лет. К тому времени он напи­сал еще несколько книг и являлся крупнейшим авторитетом в области орнитологии. Ему позволено было переписываться с отдельными учеными и научными обществами. Единствен­ное условие — никто не должен был знать, что адресат — уз­ник. Корреспонденция прибывала по адресу: абонементный ящик 7, до* востребования. Он получал со всех сторон при­глашения и хранил упорное молчание. Впоследствии, много лет спустя, когда тайна всемирно известного орнитолога бы­ла раскрыта, все задавали один и тот же вопрос: как смог полуграмотный узник с трехклассным образованием обрести славу мирового ученого, несмотря на то, что был поставлен в такие условия, когда вообще исключается любая возмож­ность достичь чего-либо? И все, словно сговорившись, дава­ли одно и то же объяснение: всю свою любовь к жизни он выразил посредством птиц.