Самые скандальные треугольники русской истории - [91]

Заслуга Бабеля в попытке объяснить простому мирному человеку, что революция делается для его же блага. Но еще большая заслуга — ему, образованному человеку, писателю, сотруднику революционного органа ВЧК, попробовать встать на место простого человека и понять, в чем его благо. Порассуждать, как это делает главный герой рассказа «Гедали»: «Но поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он — контрреволюция. Вы стреляете, потому что вы — революция. А революция — это же удовольствие. И удовольствие не любит в доме сирот. Хорошие дела делает хороший человек. Революция — это хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают. Значит, революцию делают злые люди. Но поляки тоже злые люди. Кто же скажет Гедали, где революция и где контрреволюция?»

Единственное, что видит положительное в этом аду революционных страстей писатель — инстинкт самосохранения человека, который он образно называет «бабища-жизнь». Стремление к любви, к спасению ближнего, к выживанию, к продолжению рода — все это тоже можно найти и в самых страшных рассказах. Это жизнеутверждающее начало видится у Бабеля в том, как он любуется казачьей ладностью начдива Савицкого, и даже в том, как восхищается… убийством, которое совершает Афонька Бида. Тот исполняет волю тяжело раненного товарища, который просит застрелить его, а то «наскочит шляхта — насмешку сделает». Даже смерть иногда кажется своей противоположностью.

При всей краткости и жесткости рассказов «Конармии» они кажутся романтичными, вся суровость жизни иногда выглядит либо какой-то нездешней, либо же все происходящее оценивается каким-то нездешним взглядом. Это впечатление порождает сам стиль бабелевского письма. «Жалкая коровенка шла за галичанином на поводу; он вел ее с важностью и виселицей длинных своих костей пересекал горячий блеск небес». Это мирный пейзаж. А вот картина боя. «Ветер прыгал между ветвями, как обезумевший заяц, вторая бригада летела сквозь галицийские дубы, безмятежная пыль канонады восходила над землей, как над мирной хатой». У кого может возникнуть «безмятежная пыль канонады»? Только у Бабеля с его нездешним взглядом пришельца.

Иногда он экспериментирует с формой, прибегает к народному сказу и ведет повествование от лица разных красноармейцев, словно показывая, что он и в остальных произведениях «Конармии» ничего не выдумывает даже в стиле. Так в рассказах «Измена», «Соль», «Письмо», «Конкин», «Жизнеописание Павличенки Матвея Родионыча» говорят казаки. И писатель не искажает жизнь, не далек от народа, а, напротив, очень близок.

После «Конармии» Бабель сразу оказался в числе признанных советских писателей. Нападки одних критиков и похвала других только добавляли ему авторитета. Бабель стал профессионалом, то есть стал жить за счет гонораров от публикаций и книг, а также прочих литературных заработков. К прочим относилось, например, составление и редактирование собрания сочинений крупнейшего еврейского писателя Шолом-Алейхема. Прочим можно считать и участие в интересном литературном эксперименте — коллективном романе «Большие пожары». О нем стоит сказать особо.

До установления сталинской диктатуры в тридцатые годы Советский Союз был страной всевозможных экспериментов. Провозглашенное классиками марксизма-ленинизма строительство коммунизма в общих чертах требовало уточнения в самых разных сферах жизни, а значит, постановки опытов привития советским гражданам новых общественных форм. То строятся дома-коммуны со стеклянными перегородками между комнатами, потому что у людей будущего не может быть секретов друг от друга. То молодежь выходит на демонстрации в чем мать родила с лозунгом «Долой стыд!». Чего, в самом деле, стыдиться коммунистам? То в школах объявят бригадный метод обучения, то в журнале «Огонек» — бригадный метод сочинения романа.

Главный редактор журнала Михаил Кольцов предложил в 1927 году 25 известным советским писателям сочинять по главе к роману «Большие пожары» с заранее определенным сюжетом и героями и печатать их в «Огоньке». Стартовую идею, общую фабулу придумал Александр Грин, взяв их из своего начатого и брошенного романа «Мотылек медной иглы». Там у него в вымышленном западном городе Сан-Риоль начали происходить загадочные пожары. В огоньковском варианте загадочные пожары начались в вымышленном советском городе Златогорске. И пошло-поехало. В эксперименте приняли участие Леонид Леонов, Лев Никулин, Михаил Зощенко, Константин Федин, Алексей Толстой, Михаил Каверин, Вера Инбер и другие. Исааку Бабелю досталась глава № 9, которую он назвал «На биржу труда!». По общим отзывам бабелевская часть получилась наиболее ироничной. Эксперимент закончился странно. Справедливость в романе не восторжествовала, грядущая победа коммунизма не почувствовалась, поджигатели не были найдены.

До создания единого Союза писателей сразу признанному мастером Бабелю важно было и определиться, к какому из существующих профессиональных объединений примкнуть — РАПП, «Леф» или еще чему-нибудь. Писатель поступил так, как ему подсказала собственная интуиция и что определило его дальнейшее существование в мире советской литературы, — не примкнул ни к кому. За это критики его сами классифицировали. Писателей делили на пролетарских, самых лояльных власти, на крестьянских, которые выглядели несколько подозрительно, особенно в свете предстоящей коллективизации, и на буржуазных, совсем классово чуждых. Это не значило, что последних не печатали. Печатали иногда чаще и большими тиражами, чем пролетарских. Скажем, кем был вернувшийся из эмиграции в начале двадцатых граф Алексей Николаевич Толстой?