Самскара - [16]

Теперь все зависит от Пранешачарии. Добрый, милосердный человек. Прямо как бог Кришна из той пьесы, где Драупади призвала его с верой, и-пожалуйста! — улыбающийся бог предстал перед ней. Сидит сейчас Пранешачария и хмурит лоб. Бедный он, бедный, так, наверно, и живет, не зная, что такое наслаждение, жена его лежит гнилым бревном. Добрая тоже женщина. А он так терпеливо ухаживает за женой-что значит чистая душа. На Чандри даже не взглянул ни разу, хоть бы глаз поднял-нет. Мать всегда говорила Чандри: большое счастье для проститутки понести от святого человека. Ачария и есть святой человек: и красивый, и добродетельный, весь так и светится. Но чтобы благословение Ачарии получить, нужна удача.

Чандри наелась бананов, и теперь ей хотелось спать. Веки отяжелели, сон то смаривал ее, то отпускал. Сквозь дремоту Чандри слышала звуки шагов: Пранешачария не спал, он ходил взад-вперед по комнате, иногда вслух читая свои мантры. Как она может спать, если Ачария бодрствует? Чандри попыталась отогнать сон.

Погруженная в тревожные думы, Чандри лежала на веранде, подложив руку под голову, застенчиво подогнув колени к животу, свернувшись изящным клубочком. Потом она уснула, натянув на голову сари.

Перевернут последний пальмовый лист. Все просмотрено, от начала до конца. А выхода нет, нет выхода, который не мучил бы совесть Пранешачарии. Ему было страшновато убедиться, что бывают обстоятельства, не предусмотренные нигде во всем Законе. И еще пугала его мысль, а вдруг другие знатоки Закона пренебрежительно удивятся: и это все, чему ты выучился? Как он должен держаться, если они выставят его на смех, если скажут: учился-учился, и вот все, что он знает? Ответа не нашел! «Страшнее всех утрат утрата доброго имени, ибо она невосполнима», — подумал Пранешачария и устыдился поворота своих мыслей. Неужели даже в такую минуту он способен тревожиться о своей славе! Как бы хотел он огнем выжечь эту сосредоточенность на самом себе. Он прочитал про себя мантру, снова взялся за рукопись и, закрыв глаза, ткнул наугад пальцем. Прочитал. Нет. Не помогло. Снова закрыл глаза, вынул другую. Прочитал. Опять не то. За стеной застонала жена. Пранешачария поднялся, пошел к жене и, приподняв ее голову, влил ей в рот немного лимонного сока.

— Почему Наранаппа умер, а не я? — заплакала жена. — Почему меня смерть не берет? Умерла бы как добродетельная жена.

Пранешачария заставил ее взять эти слова обратно, заставил ее произнести: «Пускай все будет хорошо», чтобы снялось проклятие, невольно вырвавшееся у нее, успокоил жену и вернулся к чтению. Он долго сидел перед зажженной лампой, не зная, как поступить. Раз в священных Книгах нет ответа, значит, воистину Наранаппа победил, а он, Ачария, потерпел поражение. Но изначальный вопрос заключается в другом: почему он все эти годы противился изгнанию Наранаппы? Потому что Наранаппа грозился перейти в ислам. Сама эта угроза была поношением священных Книг. В былые времена брахмины налагали на себя строгое покаяние за малейшее отступление от пути добродетелей, и так сильны они Делались духом, что дух брахмина мог властвовать над миром. В те времена брахмин бы не испугался угрозы. Пришли плохие времена, и это видно из того, над чем задумываются брахмины… Так что же, он, Ачария, не соглашался изгнать Наранаппу только потому, что боялся его угроз и осквернения аграхары? Нет. Не только. Было еще сострадание. Безмерная сострадательность его сердца.

Нет! Нет! — спохватился Пранешачария. Неправда. Я обманываю себя. Себя хочу перехитрить. Под жалостью пряталось упрямство.

Он из упрямства не мог уступить Наранаппе. Он же говорил себе: «Я любой ценой должен вернуть его на истинный путь. Я добьюсь своего-силой моей добродетели, суровостью моего покаяния, двумя постами в неделю. Я наставлю его. Заставлю его».

Упрямство взяло верх надо всем.

И упрямство одолело его, повлекло за собой. Он принял решение действовать любовью, состраданием, изнурять себя постом и молитвами, чтобы вынудить Наранаппу ни на шаг не отступать от предписанного пути. Что было от доброты, а что от упрямства в этом решении? Ему всегда казалось, что он добрый по природе человек. Когда наступает старость, иссушая тело, желание покидает его, а способность к состраданию остается. Значит, эта способность глубже сидит в человеке, чем страсть. Он, конечно же, умеет сострадать. Если бы не было это так, где взял бы он силы годами безропотно ходить за калекой женой, ни разу не пожелав другую женщину? Нет, нет, одна лишь сострадательность помогла ему быть человеком и брахмином.

Сострадание, праведный образ жизни, человечность — брахминство. Они переплетаются, перепутываются, запутываются в узлы, и это терзает его. Изначальный вопрос заключался вот в чем: почему все-таки Наранаппа свернул с пути, что наполнило его такой ненавистью? В Книгах сказано: лишь прожив великое множество жизней и приобретя множество заслуг в каждой жизни, может человек родиться брахмином. Так как же мог Наранаппа собственными руками выбросить свое брахминство на помойку? Удивительно, как от начала до самого конца довлеет над человеком его природа… Пранешачария вспомнил историю из Ригведы…