Самоучки - [28]

По пути я принялся было вести осадные траншеи к исполинским стенам “Войны и мира” и “Карениной”, но поскольку мы были не одни, урок то и дело сбивался на посторонние темы.

— Смотри, и равнины у нас есть, и горы… — сказал Паша, с интересом озирая виды. — И море.

— И тайга. — Алла сделала страшные глаза, но ее не поняли.

Чапа летел в левом ряду, как ласточка перед ливнем, и впереди мигали поворотные огни машин, отваливающих направо.

— И тайга, — повторил Паша. — У нас все есть. Все, что нужно.

— Для чего нужно?

Этот вопрос остался сиротой. Ближе к Туле яблок становилось все больше, они лежали в канавах обочин гниющими кучами.

— Я давно не был дома, — снова заговорил Паша. — Весной надо будет обязательно съездить. Поедем, девочки? Форельку поймаем.

— А что там есть? — поинтересовались девочки.

— Форель есть.

— А еще?

— Там все есть. Горы есть. Если повыше забраться, там знаете как? Вот снег лежит, а в трех метрах цветы растут.

— А какие цветы?

— Маленькие такие, — пояснил Паша, — красивые.

— Поедем, — решила Алла. — Я буду кататься на лыжах. Там подъемники есть?

Паша, видимо, оказался во власти образа и посмотрел на нее рассеянно, но меня, когда я услышал про подъемник, разобрало зло.

— А я буду собирать цветы, — поразмыслив, сказала Ксения.

— Ах ты, Офелия выискалась, — процедил я.

— Не понял, — сказал Паша.

— А у моих знакомых кошку Офелией зовут, — сказала Ксения.

— А у моих — Муравей.

Мы переглянулись.

— Почему Муравей?

— Ну так зовут.

— Что — то мы запутались в этих кошках, — сказал я и обратился наконец к Паше: — Слушай сюда: если увидишь кого с цветами, сразу говори: “Ах ты, Офелия выискалась”.

— М — м, — недоверчиво промычал он. — Зачем это?

Девушки еле — еле сдерживали свои чувства.

— Чапа, запоминай, — сказал Паша, но, подумав, занес в электронный блокнот. — Нет, все понятно, но все — таки…

Часов в двенадцать мы были на месте. Оставив Чапу в машине на площадке, где ожидали несколько экскурсионных автобусов, мы побрели вдоль пруда по мокрой дорожке. Ивы, согнувшись, смотрелись в черную гладь воды. Поверх их отражений неподвижно лежали почерневшие листья и, как оборванные снасти, серебряными нитями висела паутина.

— Почему дорожка мокрая? — спрашивал Паша. — Ведь нет дождя.

Никто этого не знал.

У кассы Паша распахнул свои карманы и стал рыться в кредитных карточках.

— Рейтинг, рейтинг, — сказал он с досадой, — а рублей — то нет.

— У меня есть, — успокоил я, а Алла осуждающе покачала головой.

— Не пойму, мы в Нью — Йорк, что ли, приехали? — спросила она, но Павел благоразумно промолчал.

Поверх обуви мы нацепили огромные тапки и, высоко поднимая ноги, под бдительным оком немых смотрительниц минут сорок слонялись по комнатам.

— Скромно жили, — заметил Паша, бросая послужившие тапки в деревянную кадку, стоявшую у входа рядом с зелеными скамейками. На одной из них сидел старичок и сосал трубку, но она не разгоралась, зато из куртки, из — под правого его локтя, вилась сизая струйка. Видно, уголек из трубки выдуло прямо ему в карман и ткань задымила.

— Горишь, отец, — заметил ему Паша.

Старичок устремил на Пашу прозрачно — васильковые глаза и встряхнул куртку. Уголек упал под скамейку и зашипел, соприкоснувшись с мокротбой.

— Что сгорит, то не сгниет, — произнес он с серьезным лицом.

— Ну, — огляделся Паша, — что тут еще нужно посмотреть?

— Вы поезжайте в Кочаки, — вмешался старичок. — Не были в кочаковской церкви?

Мы отрицательно поводили головами.

— Там все Толстые похоронены, — сообщил он.

— А сам — то где? — спросил Паша.

— А вот туда, — указал старичок своей трубкой. — Вон указатель.

Мы поблагодарили старичка и потянулись в ту сторону, куда смотрело острие таблички.

Могила Льва Толстого располагалась в конце аллеи, в самом дальнем углу парка, где кончалась дорожка и неухоженный лес сползал вниз по глухому оврагу. Лес стоял пустой, гулкий, как квартира без мебели.

Могила оказалась просто ровным холмиком с прямоугольными краями. Холмик порос травой, и некоторые стебли торчали в разные стороны, как непричесанные космы вокруг лысого затылка.

— У нас тоже так хоронят, — сказал Паша.

— Как — так? — спросил кто — то.

— Ну так. — Он кивнул на могилу. — Кладбища нет. Просто во дворе зарывают.

— Что же, — переспросила Алла, — рядом с домом?

— Да говорю же, вот. — Он показал себе под ноги двумя руками: — Метров двадцать от крыльца.

— Милый обычай, — усмехнулась Алла и оглянулась. — А вот туалет здесь есть, хотела бы я знать?

— Туалет был, мы его проходили, — сказал я.

Мы побрели обратно и опять вышли на перекресток к флигелю Волконского. Направо ровными рядами стояли яблони. На краю сада один на другом тяжелой пирамидой желтели наполненные ящики, кое — где у стволов были разбросаны пустые. Ящики возил маленький трактор с прицепом. Мы взяли по яблоку и уставились на дорожку, куда удалились Алла с Ксенией. В аллее показался молодой человек в костюме и прошел мимо нас, осторожно переступая лужи сверкающими туфлями. Он нес ведро с разноцветными астрами, и мы бездумно провожали его глазами. Вокруг было много любопытного и без молодого человека, однако движущиеся объекты всегда привлекают большее внимание, чем многозначительная неподвижность.