Самоубийцы - [34]

В то время как старый, точнее, достигший зрелого возраста отнюдь не покладает пера.

Зная отношение Твардовского к Михалкову, легко предположить, что в возрастном уточнении — насмешка, укол. Тем более в пятидесятые годы и Маршак не способен сочинить ничего, сопоставимого с «Багажом» или «Сказкой о глупом мышонке». Но дело в том, что оговорка насчет Михалкова — неизбежна вполне объективно. Невозможно не сделать ее, не отграничить чудеса юного простодушия вроде «Рисунка» или «А что у вас», от… Да от многого, многого, многого.

Практически от всего, что было написано после.

Ностальгически вспомним, позволив себе опять насладиться:

А у нас огонь погас —

Это раз.

Грузовик привез дрова —

Это два.

А в-четвертых, наша мама

Отправляется в полет,

Потому что наша мама

Называется пилот.

В одном рассказе Чехова взрослый, солидный мужчина, упрекая свою простенькую жену в отсутствии логики и связности, говорит ей: твоя речь напоминает разговор дворовых мальчишек. «А у нас блины ноне. — А к нам солдат пришел». И — до какой же степени он не прав!

Не по отношению к собственной супруге — Бог с ней, но по отношению к детям.

«Ты летал на самолете? — Нет, но зато я вчера ел арбуз». Это прелестное сражение самолюбий, запечатленное в книге Чуковского «От двух до пяти», абсурдно только на первый взгляд… Или — пусть даже абсурдно, но ровно в той степени, в какой не только ребенок, а и художник по-своему видит мир, его взаимосвязи, его новизну. Не считаясь с житейской, набившей оскомину логикой.

Воспринимать то событие, что «у нас огонь погас», как повод для хвастовства — больше чем странно для взрослого человека. Для ребенка и это, как все непривычное, все, что из ряда вон, может стать таким поводом. Не зря, по рассказу того же Чуковского, его дети когда-то встретили его возвращение домой ликующим пением:

— А нас обокрали! А нас обокрали!

И очень удивились, что Корней Иванович не разделил их восторга.

Словом, молодой Михалков явил миру здоровый, беспечный талант, умеющий откликаться тому, что не приметит и не оценит взгляд взрослого человека, уткнувшийся в будничность, — и как далеко его восхитительное начало от того, что затем стало бесперебойно являться в печати. Притом включая и то, чем Михалков дорожил и, вероятно, гордился, коли уж отобрал — среди своего «самого-самого» — для отжатого, миниатюрного «избранного»:

В Казани он — татарин,

В Алма-Ате — казах,

В Полтаве — украинец

И осетин в горах.

…Он гнезд не разоряет,

Не курит и не врет,

Не виснет на подножках,

Чужого не берет.

…Он красный галстук носит

Ребятам всем в пример.

Он — девочка, он — мальчик,

Он — юный пионер!

Не говорю уже о великом множестве строк, которые, может быть, не всегда переиздавались, отчего не находятся на общем слуху, но, увы, тем более характерны для эволюции поэта. Мастерство ведь в неменьшей степени, чем талант, не выносит небрежного, неуважительного отношения к себе — и потому коварно помнится немало строчек, которые, мимолетно явившись на страницах газет, с восторгом запоминались и повторялись насмешниками. Как автопародия. Как курьез:

Советские ученые

Внесли в науку вклад,

Пустив электростанцию

В семь тысяч киловатт.

Стоит электростанция,

Могуча и сильна.

На атомной энергии

Работает она.

Цитирую по памяти, тем самым доказывая тот энтузиазм, с каким я встретил когда-то эти замечательные строки, — впрочем, за точность ручаюсь.

Или — пуще того (как оказалось, бывает и пуще):

К звездам смелый кролик совершил полет.

Он новых рейсов ждет,

Он требует высот!

Как же нам сегодня не дерзать, друзья,

Мы тоже в путь готовимся — и он, и ты, и я!

Здесь за точность ручаюсь тем более: сам потешался над этим текстом, цитируя его аж в 1959 году, в «Литературной газете».

Кстати, и чертой того, оттепельного времени, и разумной гибкостью С. В. Михалкова можно объяснить то, что он тогда прислал в редакцию, обидевшую его, письмо с покаянием, каковое и было опубликовано. Мол, извините — не удержался и написал подтекстовку к уже готовой мелодии по случаю запуска в космос вышеуказанного животного (к тому ж опубликовав ее в «Огоньке»), И совсем другое дело вышло, когда я же, годы спустя, в уже перестроечных «Московских новостях» выругал текст гимна СССР, подновленный его автором (точнее, соавтором). Вот тогда Сергей Владимирович, отбросивши добродушие, обратился в могущественные инстанции и воззвал к уголовному кодексу, предусматривающему кару за кощунственное критиканство.

Звучало нестрашно, но убедительно.

А в давнем 59-м, настроенный легкомысленно, я всего лишь шутил насчет того, какой невольной угрозой оборачиваются строчки из песенки о героическом длинноухом:

Нам хорошо живется!

С этим согласиться всем придется!

Дескать, попробуй не согласись!..

Однако хватит цитат, достаточно красноречивых, чтоб эволюция предстала с наглядностью учебного стенда. А причина ее, ежели перейти на язык нехитрых метафор, может быть, в том, что сама Божья искра была истолкована несколько прагматически. По-бытовому. Как то, на чем можно, раздув ее, сварить пайковую похлебку.

Дело понятное, занятие распространенное, и если действительно существует феномен Михалкова