Самопризнание - [7]

Ралчев — он сидел за столом в стороне и вел протокол — с нескрываемым интересом наблюдал за сестрами. Его забавляла и их внешность, и их поведение. Обе они были одновременно и огорченными, и злыми, и агрессивными, и испуганными. После нескольких общих вопросов Димов прямо спросил их, подозревают ли они кого-нибудь в убийстве их сестры. Старшая немедленно перешла в наступление:

— Только он мог убить, господин следователь, уверена в этом. Только он и никто другой. С виду-то он и кроткий, и тихий, на такого никогда и не подумаешь… Но мы, еще когда она решила выйти за него. замуж, сказали ей: «Тони, недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся! Смотри, пожалеешь потом, да поздно будет!» И вообще он ей был не пара. Так мы считаем.

— Так мы считаем, — как эхо повторила младшая сестра.

— Он был человеком совсем другого круга, — уточнила старшая. — А от невоспитанного человека всего можно ожидать. Он постоянно мучал ее. Особенно в последние годы, когда превратил ее жизнь в сплошной ад.

— В ад…

— Почему именно в последние годы? — осторожно поинтересовался Димов.

Сестры переглянулись, явно заколебавшись, говорить или нет. Но старшая быстро приняла решение:

— Господин следователь, лучше уж называть вещи своими именами. Этот несчастный решил, что она ему изменяет…

— С кем? — лаконично спросил Димов.

— С одним юрисконсультом из Плевена. С господином Геновым. Культурный, изысканный человек, из прекрасной семьи.

— Вы его знаете лично?

— Да. Раньше он работал в Софии.

— Значит, что-то все же было, — пробормотал Димов.

— Ничего, господин следователь! — взволнованно воскликнула старшая сестра. — Конечно, у нее было много знакомых… Главным образом, юристов, певцов… Господин Манолов, например, просто обожал ее. Если муж такой замухрышка, вполне естественно, что появляются друзья. Надо же с кем-то поговорить о концертах, выставках… Но изменять — такого в нашей семье никогда не было! Мы обе закончили Роберт-колледж…

— Роберт-колледж! — гордо повторила младшая.

— А Тони закончила французскую гимназию, потом отделение французской филологии Софийского университета. Понимаете, у нас уже не было средств на то, чтобы послать ее изучать язык за границу. В нашей семье никогда не было измен, господин следователь.

— Да, конечно, — согласился Димов. — Но откуда вы знаете все это. Вы часто ходили к сестре в гости?

— К ним… в гости? Ни за что!

— Так откуда тогда?

— Как откуда? Я ведь уже говорила вам, что он человек без воспитания.

— Извините, но у него тоже есть высшее образование…

— Чего оно стоит, господин следователь, болгарское высшее образование? Да у кого только его сегодня нет!.. Гораздо важнее воспитание, полученное в семье, в нем — все!.. В нашей семье ни у кого не было тайн друг от друга. Никогда.

— Ну, хорошо, достаточно, — спокойно сказал Димов. — Спасибо, что с готовностью отозвались на наше приглашение.

Ралчев сейчас же понял, что никакого желания уходить у сестер нет. После стольких лет бесцветной жизни они вдруг стали центром такого события, и теперь им совершенно не хотелось вновь окунаться в свое тяжкое забвение. Они молчали и не вставали. Потом старшая выдавила из себя:

— Господин следователь, вас интересует…

— Что? — поинтересовался Димов.

Но сестры беспомощно замолчали: они не знали, что предложить.

— Может быть, вас интересуют старые семейные фотографии… Чтобы составить впечатление…

— Спасибо. Я сообщу вам, если понадобятся, — ответил Димов. — Еще раз благодарю вас за отзывчивость.

Женщины нехотя встали. Вдруг старшая спросила:

— А он не в коридоре?

— Кто?

— Муж Тони.

— Нет, нет, будьте спокойны.

— Будь он там, мы бы предпочли выпрыгнуть из окна! — мрачно изрекла старшая.

Наконец они вышли. Ралчев озадаченно почесал в затылке.

— Они невероятно манерны, — заметил он. — Им рискованно верить.

— Им и не нужно верить. Важнее выслушать их.

— И все же этот Генов, похоже, и в самом деле существует.

— Я в этом не сомневаюсь. Вполне возможно, что он действительно был любовником покойной. А, может, просто приятелем. Но истории этой они не выдумали. Не могли выдумать. Скорее всего, Антония Радева и в самом деле иногда откровенничала с ними.

— Это несколько странно, — буркнул Ралчев, — поскольку…

— Поскольку они впрямь из крепкой старой семьи. А для таких семей традиции — это нечто священное.

Роза, дочь Радевых, пришла через четверть часа, точно в указанное время. Ралчев подумал, что редко увидишь такое милое создание. От всего ее облика веяло нежностью и очарованием, но особенно трогательны были слегка выступающие скулы и едва заметные веснушки на маленьком носике. На ней был темный костюм. Глаза красны от слез. Разговаривать с ней оказалось трудно. Сначала она вообще не могла говорить: ее голос дрожал, и казалось, что вот-вот он прервется совсем. Более того, при одном упоминании о матери у нее на глазах сразу же выступали слезы, и она начинала машинально вытирать их то платочком, то рукой.

— Извините, что расспрашиваю вас в таком состоянии, — мягко начал Димов. — Мы понимаем ваше горе. И все же, нет ли у вас каких-либо предположений о том, кто мог убить вашу маму?

Роза покачала отрицательно головой.