Самопознание эстетики - [39]

Обладающий фундаментальными знаниями истории европейской культуры, Марат Нурбиевич, может быть вследствие лиричности своей натуры, особо большой любитель и знаток музыки, преимущественно вокальной, романтического склада. Само собой, любит и знает литературу, причем, на языке оригинала (может при случае процитировать что-нибудь из Горация). И вообще – красивый человек. Высокий, стройный (сейчас, конечно, ссутулился), чья седина эффектно контрастировала с любимыми им одно время черными кожаными пиджаками; плюс эрудиция, плюс широта натуры.

Таков, в моем представлении, Марат Нурбиевич Афасижев – выдающийся специалист по истории эстетики и эстетического сознания.

* * *

Аркадий Федорович Еремеев. Это был крупный, с годами грузный, с правильными чертами лица и русой шевелюрой представительный мужчина – типичный русский… барин. Такое прозвище и было у него в его окружении. Глава Уральско-сибирской школы эстетиков, которую он создал и возглавил с середины 60-х годов. Выпускник филологического факультета Уральского университета в 1962 году он защищает кандидатскую диссертацию по эстетике, в 1966 году, в 33 года (!) возглавляет вновь организованную кафедру эстетики и этики философского факультета, в 1971 (в 38 лет!) защищает докторскую, а в 1973 становится профессором – блистательная карьера талантливейшего человека.

В сфере его научных интересов были, по сути, все теоретические проблемы эстетики, что отразилось в капитальном трехтомнике его «Лекций» по эстетике. Особый же ракурс рассмотрения этих проблем – в социологическом, историко-материалистическом их анализе. В решении проблемы прекрасного и шире – эстетического Аркадий Федорович входил в группу так называемых «общественников», эстетическое трактовалось им как объективная социальная ценность. В русле своей концепции социально-коммуникативной природы искусства А.Ф.Еремеев детально и обстоятельно рассмотрел все этапы художественно-коммуникативного процесса, создав тем самым фундаментальную теорию художественного творчества.

Насчет личностных качеств Аркадия Федоровича судить мне трудно, хотя и приходилось сталкиваться с ним неоднократно. Так как всегда чувствовалась дистанция: все-таки «Барин», к тому же, кроме прочего, еще и сопредседатель всесоюзного Проблемного совета по этике и эстетике. В этом качестве он курировал эстетическую науку и преподавание эстетики (включая и идеологическую составляющую) на всей территории СССР. И хотя об отрицательных последствиях его инспекций не было ничего известно, все-таки на всякий случай, принимали его везде максимально хлебосольно, развлекая «культурными программами».

Мне пришлось поучаствовать в «культурном сопровождении» его визита в Ростов на Дону, куда он был приглашен философским факультетом университета для чтения лекций. К высокому гостю была прикомандирована в качестве «культурного гида» моя жена Мая Яковлевна, с которой Аркадий Федорович был знаком, так как был оппонентом ее кандидатской диссертации. Она решила свозить подопечного в старинную столицу донского казачества, в Старочеркасск, куда нужно было плыть по Дону на теплоходе. То есть, по замыслу, приобщить и к местной природе, и к местной истории. Конечно, было и то, и другое. Но мне больше запомнилось, как уже на теплоходе мы, то есть я и Аркадий Федорович, начали с коньяка, а кончили в Старочеркасске, кажется, пивом, а затем на песочке, пригретые солнцем, заснули под шелест волн Тихого Дона. В этом же духе, дегустируя грузинскую кухню и грузинские вина, я общался с Аркадием Федоровичем в Тбилиси, куда он прилетел с Урала, что бы быть оппонентом на защите моей докторской диссертации. На основе такого, явно однобокого, опыта у меня и сложился образ Аркадия Федоровича как личности возрожденческого типа, органично сочетающей высоты духовно-интеллектуального с телесно-чувственными сторонами жизни.

К сожалению, более содержательные контакты с ним у меня не получились. Мы обменивались открытками, своими работами. Но когда в своем отзыве на его статью я допустил критическое замечание (высказанное очень деликатно), он обиделся и переписка прервалась. Последний раз я видел Аркадия Федоровича Еремеева в середине 90-х на Всероссийской конференции в Ленинграде. Он был грустен, уже не пил, даже пива. И вскоре умер, не очень старым, в 69 лет.

* * *

Моисей Самойлович Каган – высокий, сухощавый, с тонкими усиками над верхней губой, похожий скорее не на еврея, а на поляка, джентльмен. Неформальный лидер советской эстетики 60-х – 80-х годов. Хотя отнюдь не общепризнанный, особенно в Москве и тем более в Институте философии РАН. Номинально – профессор философского факультета Ленинградского университета. Но дважды изданные – в 60-х и в начале 70-х годов – его «Лекции по марксистско-ленинской эстетике» заслуженно пользовались огромной популярностью среди специалистов и оказали большое воздействие на все состояние советской эстетики. (Мы с женой купили даже два экземпляра его «Лекций» и шутили: «на случай развода»).

В его «объективно-субъективной» концепции эстетического и природы художественного образа молодое поколение эстетиков увидело перспективы более адекватного осмысления предмета науки, консервативно же настроенные представители старшего поколения – отход от основ марксизма. Что проявилось в «обсуждении» (скорее, осуждении) монографии М.С.Кагана «Морфология искусства» в 1974 году в Академии художеств, где он был всячески идеологически заклеймен (при активном участии представителя Института философии М.Лифшица).