Самопознание эстетики - [40]

Как теоретик, М.С.Каган был, что называется, «генератором идей». Правда, не всегда эти идеи он до конца продумывал до публикации. Поэтому часто позже вносил в них поправки. Но зато всегда был на острие развития науки. Так, он один из первых в советской эстетике применил (последовательно) аксиологический, семиотический, деятельностный и, наконец, культурологический подходы к анализу эстетической проблематики.

На конференциях М.С.Каган восседал в президиуме, в перерывах – окруженный поклонницами из среды ученых дам. Короче, был на Олимпе и, видимо, органично там себя чувствовал. Тем неожиданнее для меня было его терпимое отношение к инакомыслию и даже к критике в свой адрес. (Правда, это мой, ограниченный опыт. Каков этот «олимпиец» был в тесном общении с коллегами по кафедре, мне не известно). Когда рукопись моей монографии, в которой я излагал свою позицию по проблеме эстетического, существенно отличающуюся от кагановской, была послана ему на рецензию (явно с расчетом, что таковая будет отрицательной), он, тем не менее, дал положительный отзыв. Позже, уже в 90-х годах, в ответ на посланную ему мою книгу он прислал свою «Музыка в мире искусств» с просьбой высказать впечатление о ней. Чтение его книги оказалось столь плодотворным, что подтолкнуло меня к аналогичной тематике, но с несколько иными теоретическими результатами. По одному из пунктов разногласия я написал, что «концепция М.Кагана не выдерживает критики», и послал свою книжку («Музыкальное произведение: эстетический анализ») ему. Тут бы «олимпийцу» и возмутиться, но вместо отповеди я получил в целом положительный отзыв, правда, с замечанием, что с моим мнением он не согласен.

Но все-таки наибольшее впечатление на меня оказала мировоззренческая принципиальность М.С.Кагана. В 90-х годах, в условиях антисоциалистической, антимарксистской истерии, когда многие, ранее правоверные «марксисты», отказались от своих взглядов, он, которого в советское время довольно жестко критиковали за отступления от догм, сохранил верность своим марксистским убеждениям. О чем свидетельствуют и «Философия культуры», и «Эстетика как философская наука», и другие его последние публикации.

* * *

Семен Хаскевич Раппопорт: невысокий, полноватый, нос крючком, глаза с косиной, голос с каким-то металлическим оттенком…Студенты консерватории, где он преподавал, и мучил их на экзаменах, не без основания сводили с ним счеты: «Когда я вижу Раппопорта, встает вопрос такого сорта: «Зачем же мама Раппопорта себе не сделала аборта?». Но женщины его любили, подпадая под обаяние его ума, и он их любил тоже, причем, весьма.

Мощная «интеллектуальная машина», крупнейший теоретик эстетики советского периода. Его отличала тщательная, фундаментальная проработка тем, за которые он брался. Так, обратившись к теме «Искусство и эмоции», привлек данные психологии (труды А.Н.Леонтьева, П.В.Симонова) и физиологии высшей нервной деятельности. В результате, обосновал свою концепцию эмоций как особой формы отражения действительности, что являлось принципиально важным для понимания гносеологических особенностей художественного, особенно музыкального, мышления. Гносеологию эмоций и художественного мышления он связал с социологией, обосновав их детерминацию особым «личностным» уровнем общественной практики. Тем самым, фактически, С.Х.Раппопорт двигался к синтезу концепций марксизма и экзистенциализма. В этом ключе в монографии «От художника к зрителю» он, применяя методы семиотики, осуществил тонкий анализ специфики художественной коммуникации.

На мой взгляд, как теоретик, С.Х.Раппопорт явно недооценен. Сейчас – понятно, но и в советское время он не был особо известен «широкой научной общественности», в отличие, например, от М.С.Кагана. Причин тут несколько. И довольно тяжеловесный, вязкий стиль, и углубление в детали, но главное, он не принадлежал ни к одной из «школ», сложившихся в советской эстетике (ни к ленинградской, ни к московской, ни к уральской). Показательна для положения С.Х.Раппопорта в советской эстетике его попытка налаживания контакта между оппонирующими группировками, когда после Всесоюзной конференции (году в 1972) он пригласил их представителей к себе, так сказать, на нейтральную территорию. Чтобы выпить и поговорить. Что и произошло в мастерской знакомого скульптора, переделанной из какого-то хозяйственного строения; как любил вспоминать А.Ф.Еремеев, «в какой-то трансформаторной будке». Еще одна причина малой известности С.Х.Раппопорта заключалась в том, что ему не хватало последователей и пропагандистов его идей, которыми обычно становятся аспиранты. А их было немного, что объясняется его работой в консерватории (а не на философском факультете университета, где работали его более популярные коллеги).

Я как раз один из этих немногих, и если и сделал что-то в эстетике, то только благодаря фундаменту, заложенному за время обучения в гнесинской аспирантуре у С.Х.Раппопорта под его непосредственным воздействием. Воздействие это не было однозначно положительным. Уж очень сильно он давил, навязывал свою точку зрения аспирантам, подавляя их самостоятельность. Я лично чуть не «сломался». Меня спасло только то, что как-то, после того как я сказал, что если выполню его замечания, то будет вторая его работа, он в сердцах бросил: «черт с тобой, пиши, что хочешь».