Самому себе - [14]
Потом я поближе подошел к одной из этих луж, и нос мне подсказал…
Как называется фигня эта, что в холодильниках? Ладно, неважно. Но воду эту пить не надо. Другое надо было мне, другое заинтересовало: в луже увидел я отражение свое, колеблющееся, нечеткое. Только язык из пасти ясно виден был да черный нос, две дырки… А так хотелось рассмотреть себя получше! Мне это нужно, чтобы знать, какой избрать стиль поведения. Если я крупный, сильный, то… А если честно, мне почему-то просто так, не знаю для чего, но очень важно было рассмотреть себя.
А что до “стиля поведения”, то… Ох, мама, мама… Мне даже вспоминать теперь не хочется о ней, а вот невольно… Если б она так не тряслась надо мной, не запихнула бы через дядю Антона на экономический, то поступал бы я, куда хотел. Если бы срезался, пошел бы в армию. А что? Прошел бы эту школу и знал, как в любом коллективе себя утвердить!
Еще одно меня чрезвычайно занимало. Дня через два, может, и через три-четыре, уж не знаю. Зарубок я не делаю, как Робинзон. В общем, отправились всей стаей мы на мясокомбинат. По-моему, затея – глупая, мы там с моим Семенычем дважды таких же дураков подкарауливали, которых нос за собой ведет, как молодых мужчин – совсем другое.
Только теперь я еще знаю, что надо было нам машину прятать нашу, недооценивали мы собачьи способности. А я теперь уж не переоцениваю ли?.. Но точно видел: наш вожак, когда цепочкой мы перебегали через улицу, не останавливаясь, покосился на часы над светофором и заспешил, прибавил темп. Уже на месте тоже – бежим трусцой вдоль длинного забора, а он посматривает все на стрелки с надписями.
Ну вот!.. А то понапридумают про нас… “АБЫРВАЛГ”… “АБЫРВАЛГ”…
Да что, мы в иерусалимской школе обучались?! Мне кажется, я не особо удивлюсь, если еще того гляди застану этого вожака за чтением газеты. А может, и очки у него где-нибудь припрятаны? Вот у него в очках была бы морда – точно Черчилль! Кем, интересно, он в другой жизни мог бы быть? Нет, не покойный Черчилль, разумеется, а этот наш клыкастый. Какой-нибудь начальник эмвэдэшный с могучим складчатым загривком, презрительно отвисшей губой. В глазах презрение ко всему слабому и грешному людскому роду, ведь навидался, знает столько он…
И тут меня словно по голове шарахнуло! А почему – он мог бы? Может быть, он и был таким? Он тоже – превращенец. Не только мне, возможно, эта доля выпала. Я стал прикидывать, кто бы еще мог подойти под мой неологизм. Черный красавец – превращенец? А пуделек?
Нет, нет, здесь присмотреться повнимательней, ведь меток нет на нас.
Меня спасла только звериная реакция! Еще мгновение – и я остался бы под колесом грузовика. Шофер меня в сердцах обматерил. Собратья на меня свирепо скалились. “Всё, всё,- пообещал я сам себе,- кончаю с размышлизмом. Пора нормальным псом становиться”.
Голодный, вечером он все же вновь предался размышлениям. Что значит
– “быть нормальным”? Таким же дураком, как остальные? Ведь поход к мясокомбинату практически дал нулевые результаты. Ну утащили несколько огромных, старательно очищенных от мяса костей у зазевавшихся пенсионеров возле окна в стене, откуда дрянь эту продают. Ну подразнили, до захлеба лаем довели своих сытых собратьев из охраны, запертых на день в своих мочой и злобой провонявших казармах. Вот и весь толк от экспедиции. Лучше на свалку бы пошли.
Для небрезгливых там жратвы навалом, и я дорогу знаю хорошо… Но как мне это объяснить безмозглым, безъязыким? Ведь языка-то нет, урчанием, повизгиванием, рыком лишь простейшее возможно передать, и то при обязательной наглядности или по только что произошедшему событию. А чтоб на свалку…
А ночью мне приснилось… Нет, надо же такое, а?! Приснилось мне то ли стихотворение, то ли песня. Откуда в голове такое сохранилось? Не мог же я сам такое сочинить, тем более в собачьем положении?
Он стоял пред толпой,
Атаман молодой.
Русы кудри спускались на плечи,
И в холодную высь
Неумолчно лились
Его страстные, смелые речи.
“Ну-ка, братцы,- в поход
На проклятых господ!
Подзачиним мечи и кольчуги,
И как вспыхнет заря,
Та-ра-ра, та-ра-ра…
Поплывут наши легкие струги!..
Смысл ясен. Но только, как быть с Черчиллем? Позволит ли он мне за собою повести наш маленький народик к сытости и тэ дэ? Пробуя охладить свой пыл, чтобы на приключения не нарваться, я похихикал над собой: “Тоже мне Данко выискался!..” Но дурь крепко запала в голову. А может быть, я крупней и сильней его? В том, прежнем качестве я был уже пенсионером, да, а может, превращение мое произошло с омоложением в собачьем летосчислении, с такой вот выгодой для организма? Во всяком случае, на тех местах, что вижу я, здоровый, молодой какой-то мех. И лапа очень быстро зажила, недаром говорят, “как на собаке!”. Нет, нужно посмотреть мне на себя.
Стая следит за поведением только в стае. Пожалуй, новичка отвергнуть какого-нибудь может, а в остальном – по песне Визбора: “Пришел – “до свидания”, уходишь – “привет””. То есть, наоборот, и без приветствия, пришел – и ладно, фиг с тобой.
В какой-то день куда-то все мы направлялись, а я отстал. Повернул за угол, размашистой рысью пробежал по знакомым с детства улицам, почти пустым в эти рабочие часы, и вот уже – мой дом перед глазами. Дверь оказалась на замке, никто не покушался на мою недвижимость. Но ведь ключа у меня нет, как и кармана, чтоб хранить его, кстати, и рук для отпирания замка нет тоже!.. И еще чувство нехорошее из-за того, что родной дом в два с половиной раза выше теперь стал для меня. Во всех других местах я как-то попривык уже к такому, а здесь опять…
«У мента была собака»… Taк называется повесть Афанасия Мамедова, удостоившаяся известной премии им. Ивана Петровича Белкина 2011 года. Она о бакинских событиях 1990 годаУпоминания о погромах эпизодичны, но вся история строится именно на них. Как было отмечено в российских газетах, это произведение о чувстве исторической вины, уходящей эпохе и протекающем сквозь пальцы времени. В те самые дни, когда азербайджанцы убивали в городе армян, майор милиции Ахмедов по прозвищу Гюль-Бала, главный герой повести, тихо свалил из Баку на дачу.
«Фрау Шрам» — каникулярный роман, история о любви, написанная мужчиной. Студент московского Литинститута Илья Новогрудский отправляется на каникулы в столицу независимого Азербайджана. Случайная встреча с женой бывшего друга, с которой у него завязывается роман, становится поворотной точкой в судьбе героя. Прошлое и настоящее, Москва и Баку, политика, любовь, зависть, давние чужие истории, ностальгия по детству, благородное негодование, поиск себя сплетаются в страшный узел, который невозможно ни развязать, ни разрубить.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Последние майские дни 1936 года, разгар репрессий. Офицерский заговор против Чопура (Сталина) и советско-польская война (1919–1921), события которой проходят через весь роман. Троцкист Ефим Милькин бежит от чекистов в Баку с помощью бывшей гражданской жены, актрисы и кинорежиссера Маргариты Барской. В городе ветров случайно встречает московского друга, корреспондента газеты «Правда», который тоже скрывается в Баку. Друг приглашает Ефима к себе на субботнюю трапезу, и тот влюбляется в его младшую сестру.
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новиков Анатолий Иванович родился в 1943 г. в городе Норильске. Рано начал трудовой путь. Работал фрезеровщиком па заводах Саратова и Ленинграда, техником-путейцем в Вологде, радиотехником в свердловском аэропорту. Отслужил в армии, закончил университет, теперь — журналист. «Третий номер» — первая журнальная публикация.