Самому себе - [10]

Ирен Жакоб бутылку грушовой наливки, обернутую в красную бумагу, а в это время в другой части Парижа снимают рекламный плакат с Ирен

Жакоб на красном фоне… А эти два сильных места – когда двери гаража как бы закрывают экран, и люки парома через пару минут… тоже как бы на мгновение погружают нас с вами в темноту… А камни… камни, которые собирает судья и кладет их на пианино, мол, для него уже пришло время собирать камни!.. Я была так потрясена, что всю ночь не спала…

– Вы завели два будильника и все равно проспали на работу.

– А откуда вы знаете?

– Ну вот, видите, вы задаете вопросы, как Ирен Жакоб в “Красном”, а я, как судья, только без палочки, и в мои окна пока еще никто не бросает камни, наверно, это потому, что не пришла еще пора их собирать.

– Ну зачем вы так?!

“А как?” – подумал.

Кровь стучала в моих висках от злости, обиды и стыда. От злости и обиды – на кого? Стыда – за что? Попробуй-ка разберись. Но я это преодолел, я прислушался к нашему затянувшемуся молчанию, я уже созрел, чтобы сказать ей, как тот судья, что в пятьдесят она точно будет счастлива, что я видел ее во сне. Но на паром, посылать ее на паром я еще не был готов: у меня еще в жизни может многое случиться.

– Ковер чудесный…- сказала она, раскуривая сигарету. (Запах ее сигарет по телефону был куда приятней.)

Это она по поводу того изъеденного молью, что висит над моей продавленной лежанкой. Когда-то мой полумифический отец во времена борьбы с басмачеством привез его из Средней Азии, а потом мы его долгие годы в страхе прятали, ибо на нем в огромнейшем количестве вытканы были свастики, и посолонь и против солнца: иди доказывай сталинским и постсталинским энкавэдэшникам, что это – древний зороастрийский символ плодородия и все такое. Между тем новая знакомая моя, якорь надежды мой на избавление от монополии жены…

Здесь Кузнецов перед собой лукавил. Его ничуть бы не томила

“монополия жены”, если бы не полная ее свобода поведения плюс независимость, удачливость в плавании по волнам реальной жизни в

России переходного периода.

…пальцем потрогала дядьтонино ружье, прицыкнув уважительно, и сквозь открытую наполовину дверь воззрилась с неподдельным уважением в незаселенные просторы моей фамильной, родовой жилплощади. Похоже, она даже растерялась.

– А что, соседей нет?

Мотаю головой.

– Они выехали?

– Их никогда и не было.- Пожимаю плечами.

Она исполнила уже знакомую мне ужимочку-гримаску и легко перевела разговор на другое. Другое, как оказалось позже, было лишь продолжением истории “Трех цветов”. У нее вчера было плохое настроение: “Будто бы кто-то говорит: не стоит, не ходи сегодня,

Вика!” Ловлю себя на том, что я уже сочувственно ей киваю. А как мне не кивать, я же своих вчерашних настроений не забыл; может быть…

Да нет, не может быть, а точно, это я ей и наэкстрасенсил. Нельзя же в тупом материализме уподобляться знаменитым французским энциклопедистам, заодно отменившим вместе с Богом и метеоры тоже. Ну вот же получаются у людей подобные переклички душ.

Я покосился на свою новую знакомую. Мадам сидит, эффектно закинув ногу на ногу, в полутени завлекающе круглятся ляжки, чуть-чуть подрагивает от напряженности позиции острый носок туфельки… Однако как она в лице-то изменилась, когда меня при свете рассмотрела. А у меня ведь и седых волос не так много, только недавно чуть выше ушей переместилась граница, на лысину намека даже нет. И не пузатый я, поджарый, и без очков прекрасно вижу стрелки на часах… Но сразу реакция в глазах типа: “Э-э-э, да этот мэн неполноценный”.

Пришить… пришить надо и эту сучку тоже. Заклею ее и!..

От вспышки злости я сам и не заметил, как запросто, почти ни капли не пролив, с легким хлопком открыл шампанское.

Так и надо делать все, долго не думая, заранее не мандражируя.

Стремились кверху пузырьки в бокалах. Опадала пена.

Вика жеманно куриной гузкой сложила губы.

– За наше знакомство! – сказала, будто заступилась за меня немощного.

– Я предлагаю,- сказал я,- первый тост за вас, за гостью.

И в это время…

Ну да, конечно, могла ли она мне не испортить вечер!

Снимаю трубку, слышу:

– Привет. Не помешала?

– Помешала. Созвонимся позже.

Гостья моя, за которую я и глотка не отпил, сидит в напряге.

Я, вместо того чтобы, жену не раздражая, дипломатично свернуть разговор, стою и молчу. Я решил молчать столько, сколько надо, пока она трубку не положит. Возможно, из-за моего дыхания, а скорее всего по той же экстрасенсорной причине, по которой Вика, к примеру, перенесла свидание, жена моя сказала:

– Ты убьешь меня когда-нибудь.

– Меньше болтала б всякое. Истеричка!

– Я не болтаю,- вздохнула длинно.- Мне это один умный-умный мужик сказал. Какой-то ты сегодня…

– А у тебя самый последний, он же по штату и самый умный?

– Последний! – Она хмыкнула.- Мне это Антон Егорович сказал. Вот так вот, Коко. Какой-то ты сегодня… совсем “коко”. Ау-у-у! Коко…

Я бросил трубку.

Было чертовски неудобно перед Викой. Теперь она не только гостья, она еще и свидетель. Свидетель старой-престарой семейной истории.

Аппарат гудел.

Я поправил трубку.

Ведь знает же, что меня бесит это “Коко”, и каждый раз как ножом по стеклу.