Самоцветное ожерелье Гоби - [34]

И вот, набросив на плечи рюкзак, захватив самое необходимое, пообещав своим товарищам вернуться через четыре часа, я направился к россыпи.

Я любил ходить в маршруты один, испытывая при этом удивительный прилив бодрости от единения с природой. А первозданная, дико-красивая природа Гоби вызывала особое чувство восторга, удивления и какого-то неосознанного доверия. И не было в этом чувстве ни малейшего оттенка тревоги или страха перед пустыней, о котором столько писали путешественники. Я тогда еще не был знаком с крутым нравом монгольской пустыни и не знал, на какие неожиданные сюрпризы она способна.

Местность я знал хорошо, природные ориентиры давно уже примелькались, и я коротким путем вышел на желанный объект. Вот она, широкая каменистая равнина с густо-лиловыми пологими сопками, оттеняющими горизонт. А вот в этой ложбине, змейкой обвивающей два вытянутых холма, и сама россыпь. Вокруг — шоколадно-коричневый, до черного, базальтовый щебень, а на нем сердоликовые голыши — миндалины округлой и эллипсовидной формы.

Опускаюсь в волнении на россыпь. Поднимаю с земли сердолики и складываю их возле рюкзака. Они здесь почти все хорошо прокрашенные — то лимонно-желтого цвета, то оранжевые, как зрелый апельсин, то вдруг буровато-красные, как на Карадаге. «Вот бы сюда Володю Супрычева, отвел бы душу на монгольском сердолике, — подумалось мне. — Кстати, надо поискать по его совету в сердолике включения и отобрать соответствующую пробу».

Словом, увлеченный работой, я забыл о времени и, что еще хуже, не заметил перемены в погоде. Вначале появился свежий гобийский ветерок, затем он погнал легкую, как дым, пыль. Она шла на меня плотной стеной, и кожа ощущала сухое и горячее ее прикосновение. Прошло совсем немного времени и прозрачный пейзаж пустыни превратился в душную серую мглу. Небо, еще недавно такое высокое и лучезарное, превратилось в свинцово-серую громаду, по которой неистово метались, словно в шаманской пляске, черные сгустки облаков.

Дело принимало скверный оборот — налетела «элсэн салхи» — песчаная буря, о которой мне не раз рассказывали. Надо было что-то предпринимать, причем незамедлительно. Можно было налегке, оставив рюкзак, до краев наполненный сердоликом, кратчайшим путем возвратиться в лагерь. Если поторопиться, то за час можно было добраться до своих. Был и другой выход: постараться найти какое-нибудь природное укрытие и в нем переждать стихию. Однако ничего подходящего, кроме одиночных глыб базальтов, торчавших из земли, не было.

Не помню, чтобы я обдумывал какие-то варианты. Была надежда, даже уверенность, что я успею добраться до лагеря. И, оставив (не без огорчений) рюкзак с сердоликом на россыпи, я пустился в обратный путь. Я прошел совсем немного, когда душная серая мгла окончательно поглотила землю и все ориентиры пропали. Казалось, что весь песок поднялся в воздух, закручиваясь столбами в пыльные смерчи. Густая горячая пыль забивала глаза, уши, нос; стало нечем дышать. А дальше случилось невероятное: закручиваемый сильным вихрем, я сбился с пути и через некоторое время снова вышел на россыпь к своему рюкзаку, полузасыпанному песком. Тогда я достал компас, но ветер выбивал его из рук, а стрелка его не двигалась. Во рту пересохло, я достал из полевой сумки фляжку с солоноватой теплой водой и сделал несколько глотков, ощущая на языке все ту же густую тошнотворную пыль.

Похоже, мне не добраться до лагеря — мелькнула капитулянтская мысль. Конечно, мои ребята меня не оставят, будут искать, но за это время меня просто засыпит песком, как рюкзак, если, конечно, не совершится чудо. Глупо было вот так пропадать бывалому геологу-поисковику, каким я себя считал. В бессильной злобе на себя за то, что по собственной вине попал в столь безвыходную ситуацию, я сжал кулаки. И вдруг ощутил рукой в правом кармане куртки какой-то гладкий, уже забытый мною предмет. Я извлек его и увидел миндалину сердолика конусовидной формы оранжево-желтого, как апельсин, цвета. Да, этот камешек я нашел в россыпи еще неделю назад, и он мне так понравился, что я оставил его себе. Кажется, я его показывал Мягмару — любознательному арату, когда, прослеживая россыпь, случайно наткнулся на его кочевье.

Стоп, выход был найден! Как я сразу об этом не подумал! Конечно же, надо идти к кочевью Мягмара — это всего в 3 км отсюда: надо пройти россыпь, вытянутую в широтном направлении, и двигаться вдоль узкого сая, усеянного бледно-желтыми халцедонами, с многочисленными ответвлениями — рукавами. Пройдя этот сай и перевалив через пологую базальтовую сопку, я попаду в долину «цаган чулуу» — белого камня, все того же халцедона. А там и рукой подать до кочевья Мягмара. Однако вокруг ничего не было видно, и следовало ориентироваться по земле — по халцедоновой дорожке. Я сжал с решимостью сердолик, ощутил его тепло и почувствовал какой-то прилив сил. Я был не одинок — со мной был мой камень, мой талисман!

Дальнейшее помнится смутно: я шел по халцедоновым дорожкам, падал от ветра и просто от изнеможения, вставал и снова шел, вглядываясь воспаленными, слезившимися глазами в каменистую землю. И все время я держал в кулаке желтый сердолик, ощущая ладонью его теплую гладкую поверхность. Вот, наконец, и долина Белого камня. Качаясь, брел я по белым халцедонам, которые должны были привести меня к кочевью Мягмара. Обязательно!! И снова, сжимая сердолик, брел я, а потом уже и полз к внезапно возникшей среди кромешной серой мглы белой юрте. Пытался крикнуть, но пересохший язык и губы меня не слушались. И я снова пополз, пока силы окончательно не оставили меня. Казалось, все кончено. Но в этот момент чьи-то сильные руки подхватили меня и втащили в спасительную белую юрту кочевья.