Сами по себе - [77]

Через час Тема справился у библиотекарши насчет книг. Книги пришли. Библиотекарша, миниатюрная женщина лет сорока в красной кофте, походила между полок, разглядывая торчащие из разложенных по полкам книг закладки с сиреневыми номерами, нашла темину стопочку и вернулась к широкому полукруглому прилавку, вокруг которого теснились читатели.

В огромном, наполненном неясным звенящим шорохом зале Тема отыскал свободный, канцелярского фасона стол с потертой дермантиновой столешницей, разложил на нем свои фолианты — апполодорову мифологическую библиотеку, альбом архитектурных реконструкций и мифологический словарь, в котором там и сям мелькали репродукции Альма-Тадемы — и открыл первую попавшуюся книжку.

Он прочитал два абзаца (это был Апполлодор) и огляделся по сторонам. Он первый раз в жизни был в Государственной Публичной Библиотеке.

Прямо перед ним на стене, под сводчатым потолком висели огромные черные с бронзовыми цифрами и стрелками часы. По периметру помещения над большими, закругленными сверху окнами, проемы которых были расплывчато расчерчены тонкими выцветшими переплетами шла пустынная непосещаемая галерея. Фигурные балясины ее перил сверкали свежей политурой, старинные книги на полках стояли ровно, на подбор, молчаливо выпятив то винно-красные, то оливковые нетронутые корешки. Возле полок, вавилонской усеченной пирамидой возвышалась пятиступенчатая черная лесенка с приделанным наверху точеным перильцем.

За соседним столом сидел мужчина в полосатой, аккуратно заштопанной на локте рубашке. Перед ним лежала внушительная, разваленная пополам на две усыпанные словами белые грядки энциклопедия, и он что-то сосредоточенно и быстро, по-птичьи равномерно поклевывая со страниц, выписывал из этой энциклопедии в большую, хозяйственного вида тетрадь. По другую сторону от Темы, через проход, под плакатом цветаевских чтений сидели две похожие друг на друга студентки, одна из которых только что выключила старомодную, с зеленым стеклянным колпаком лампу и теперь, запрокинув голову, морщась, выдавливала наугад глазные капли из пластиковой пипетки. Вдалеке, возле застекленных выставочных витрин оживленно беседовали две пожилые женщины, одна из которых время от времени вытаскивала, словно собираясь закурить, сигарету из пачки, держала ее некоторое время во рту, растерянно озиралась и снова убирала сигарету обратно в пачку. Уборщица в черном халате подошла к окну, алюминиевой лыжной палкой дотянулась до шпингалета и распахнула створку. Тяжелая рыжая штора колыхнулась слегка и с улицы донесся бодрый репродукторный голос туристического зазывалы, перечисливший за несколько минут штук сорок городских достопримечательностей, неизменно сопровождая каждый второй из них эпитетом «незабываемый».

Тема заглянул в конец книги, в справочный аппарат. Он отыскал в узкой колонке Минотавра, раза три повторил соответствующие номера страниц и стал листать. Сперва ему попалась скромная серая иллюстрация — фотография луврской скульптуры, видимо, в свою очередь перефотографированная из французского каталога. Перелистывая страницы, снабженные по полям италийскими наклонными номерами, он наткнулся на рассказ об изготовлении Дедалом искусственной коровы и углубился в чтение.

Прошло три часа. Луч солнца растопил край стола и многоугольная, наполненная изнутри отраженным светом тень заструилась по балюстраде. Тема оторвался от книги. Библиотечный зал казался ему беззвучно далеким, словно круглая картинка в бинокле, сбившемся с резкости.

Медленно, по огромной небесной дуге он опустился к оправленному в утреннюю морскую лазурь архипелагу. Топча луг, царское стадо подходило к воде и купальщицы на берегу закладывали коронами влажные косы, глядя, как торопливый прибой моет плечи зашедших на мелководье быков.

Европа, Европа Агенорида, ухватившаяся за властно изогнутый рог, заглядывала в зеленую, испещренную полощущимися складками света глубину, где дно, каждый камень которого капризно и неожиданно вздрагивал в такт волнам, постепеннно растворилось, размешалось в этой монотонной дрожи, оставив по себе неясную туманную преграду, поверх которой время от времени проплывала сонно колыхавшаяся одинокая медуза или вспыхивала частым блеском острая штриховка ставрид. Она оглянулась. Утренний берег стал далеким и тонким, теплая зелень лугов и темная — кипарисов выцвели под слоем папиросной перспективы, колоннада ближнего посейдонова храма сбилась со счета и подружки у пенного розового края перестали взволнованно окликать ее и замерли, сделавшись одинаковыми фигурками, точно расставленными на холсте небрежной и уверенной кистью салонного викторианского художника.

«Обладавшаяя магическим даром Пасифая изготовила волшебный напиток» — прочитал Тема предложение на середине страницы и вспомнил, как он, каменея от подробной, проникновенной зависти, ласковой ненависти и головокружительного отчаяния, представлял себе Марину и Харина вместе, как это неопрятно, неловко выглядело в его воображении, влажные серые тела, окутанные темноватым липковатым туманом спальни, мятые подушки, занавешенное тяжелой шторой окно с белой плесенью света по краям, — «превращавший семя неверного супруга в многочисленных ядовитых насекомых, испуская которых, он убивал своих многочисленных любовниц». Этот, чудом пропущенный и переводчиками и редакторами очевидный повтор, заставил его несколько раз, с маниакальным вниманием перечитывать фразу до тех пор, пока она не превратилась у него в голове в абсолютно бессмысленное словосочетание.