Самая высокая лестница - [12]

— Как же вы полезли сегодня?!

— Когда боишься за другого, забываешь о собственном страхе.

— Вы боялись, что я сломаю ногу?

Учительница внимательно посмотрела на своего ученика и покачала головой.

— Я волновалась: вдруг ты испугаешься и станешь бояться высоты.

Память

После урока в пустом классе сидела черноголовая девочка и рисовала. Она подпёрла щёку кулачком, отчего один глаз превратился в щёлочку, и старательно водила кисточкой по листу бумаги. Время от времени девочка отправляла кисточку в рот, и на губах виднелись следы всех красок её небогатой палитры. За этим занятием её и застала завуч Антонина Ивановна.

— Тебя оставили после уроков? — спросила строгая наставница, и в пустом классе её голос прозвучал гулко и раскатисто.

— Нет, — отозвалась девочка и нехотя встала. — Я рисую.

— Почему не идёшь домой?

— У меня скоро кружок. — Девочка по привычке отправила кисточку в рот. — Я хожу в танцевальный.

Антонина Ивановна собралась было уходить, но девочка остановила её неожиданным вопросом:

— Вы Лиду помните?

— Какую Лиду? — Мало ли на своём веку завуч знавала Лид вроде этой черноголовой. — Какую Лиду?

— Лиду Демеш.

— Из какого класса? — почти механически спросила завуч.

— Она не из класса, — ответила девочка, — Она из Орши.

Слова «из Орши» почему-то заставили Антонину Ивановну задержаться. Учительница опустилась на краешек парты, задумалась.

— Она спала на минах, помните?

— На минах?

— Она спала на минах. Одна в холодной сараюшке. Мины могли взорваться. Вы приходили к Лиде за минами. Помните?

Черноголовая как бы взяла за руку пожилую учительницу и привела её в покосившийся сарай с крышей из ржавого, отслужившего железа. Дверь открывалась со скрипом. Внутри было темно, пахло дровами и прелью. А в дальнем углу стояла койка на кривых ногах.

— Вспомнила, — с облегчением сказала Антонина Ивановна, и её голос прозвучал задумчиво, приглушённо, словно донёсся из Лидиной сараюшки. — Мины лежали под койкой в груде битого кирпича.

— Верно, — подтвердила девочка.

Со стороны разговор завуча и девочки выглядел очень странным. Девочка вспоминала то, чего она в силу своего возраста не могла помнить, и ещё задавала учительнице наводящие вопросы.

— А помните, как Лида торговала яйцами?

— Какими яйцами?

Антонина Ивановна слегка покраснела — уж слишком много получалось наводящих вопросов.

— Обыкновенными яйцами, — пояснила девочка. — Лида выносила на станцию полную корзину. А вы в это время подкладывали под состав мину.

— Верно! Немцы бежали от вагонов к Лиде, совали ей засаленные марки, а я делала своё дело… Что ты ещё помнишь о Лиде?

Антонина Ивановна и не заметила, как вместо «знаешь», сказала «помнишь». На какое-то мгновенье ей показалось, что обо всём, что в годы войны происходило в Орше, она впервые узнаёт со слов своей ученицы. И оттого, что маленькая ученица так уверенно ориентируется в её военном прошлом, пожилая учительница почувствовала себя защищённой от разрушительной силы забвенья. Теперь она настойчиво прокладывала дорогу в своё прошлое, благо в этом трудном занятии у неё оказалась прекрасная помощница.

— Что ты ещё помнишь о Лиде?

— Накануне праздников Лида всегда стирала свой пионерский галстук. Она же не носила его?

— Не носила. Но стирка галстука напоминала ей мирное время. Хотя мыло было на вес золота.

— На вес золота? Мыло? — удивилась черноголовая и тут же продолжала свой рассказ: — Однажды Лиду застал полицай…

— Она мне об этом не рассказывала, — нерешительно сказала завуч.

— Застал, — уверенно повторила девочка. — Но Лида не растерялась — выплеснула воду на кирпичи. Красный галстук слился с кирпичами.

В это время дверь отворилась, и в класс, очень невысоко от пола, просунулась стриженая голова. Тонкий голосок, заикаясь, произнёс:

— Вв-вас директор зз-зовёт!

Голова исчезла. Антонина Ивановна, однако, не спешила уходить.

— Ты откуда знаешь про Лиду? — спросила она.

— Знаю. — Девочка внимательно смотрела на завуча, при этом облизывала кисточку. — Я и про вас знаю… Юная партизанка Тоня Кулакова…

— Тоня Кулакова, — подтвердила Антонина Ивановна и посмотрела на свою маленькую собеседницу как бы издалека. — Я ведь тоже была девчонкой. На два года старше Лиды.

— Лида всё время толкалась на станции. Среди фашистов. Считала вагоны. Заглядывала внутрь. И запоминала.

— А я доставляла эти сведения партизанам.

Теперь разговор строгой наставницы и ученицы напоминал встречу двух бывалых людей, когда один помогает вспоминать другому и две человеческие памяти сливаются в одну.

— Лида не только хранила мины, она собирала их, — говорила девочка. Она была ловкой и осторожной. Ни одна мина не взорвалась в её руках.

— Мина не взорвалась, — подтвердила Антонина Ивановна и опустила голову, — но Лида погибла…

Две собеседницы замолчали, как бы сделали привал на своем трудном пути. Первой заговорила девочка:

— Дедушка говорит, что всё равно, от чего погибать — от

мины или от пули.

— Это верно, — согласилась Антонина Ивановна, — вопрос —

кому погибать.

Теперь девочка опустила голову. Она как бы затерялась на далёких сложных перекрёстках прошлого и напряжённо искала верную дорогу. На мгновенье она утратила уверенность. Кому погибать? Как ответить на этот бесконечно трудный вопрос? Тем более, что погибнуть должна была Тоня, Антонина Ивановна.