Самая простая вещь на свете - [53]
В школе Люба училась плохо. Ей это было неинтересно, и в пятнадцать лет, закончив восьмилетку, вовсе перестала туда ходить.
— Во корова, все сидит да в окно таращится! — бранилась мать. — Хоть бы работу нашла какую-нибудь. Сил моих больше нет все это на себе тащить!
Но пятнадцатилетнюю Любу на работу никуда не брали, и она продолжала сидеть у окна, глядя в одну точку. Что уж она там видела? Какие фантазии будил в ней кудлатый дым? Неизвестно.
Однажды весной, накануне шестнадцатилетия, Люба отправилась в гости к своей однокласснице Вере Коровиной послушать музыку и помечтать вдвоем. Вериных родителей дома не было, они уехали на три дня к родственникам в деревню. Люба с трудом попала в подъезд — перекошенную дверь завалило мокрым снегом. На лестнице пахло мочой и крысиным пометом: привычные запахи, которые Любино обоняние уже давно не замечало. Звонок не работал. Люба забарабанила по подвижным дверным доскам. Ей открыл незнакомый молодой человек с красивым нездешним лицом.
— А где Вера? — смутилась Люба.
— А зачем вам Вера? — улыбнулся парень и, мягко взяв Любу за руку, провел ее в прихожую. — Меня зовут Алексей, — добавил он, оглядывая Любу с головы до ног. — У вас ноги-то, наверно, промокли? Давайте наденем тапочки. — Алексей встал перед Любой на колени, достал разношенные войлочные тапки Вериного отца и стал расстегивать ей сапоги. Люба едва держалась на ногах от счастья. Любовь полыхнула сразу, как пожар, в котором с треском исчезло все ее неказистое прошлое. «Вот оно! — думала она, глядя на склоненную перед ней фигуру незнакомого парня. — Еще минуту назад не было ничего, даже надежды, и вдруг раз — и жизнь переменилась. Оказывается, счастье и искать не надо, само приходит в положенное время».
Алексей снял с Любы шапку, пальто и повел ее в комнату.
— А где же все-таки Вера? — еще раз удивилась Люба.
— Она там, — неопределенно махнул рукой Алексей.
В комнате играла тихая музыка, на столе стояли открытые бутылки, стаканы, закуска. Пахло рыбными консервами.
— Коньяк будешь? — Алексей протянул Любе стакан.
Люба никогда не пробовала крепких напитков. Мало того, она испытывала страх перед этим всемогущим зельем, которое отняло у нее отца и до неузнаваемости изменило мать. Но возразить Алексею не могла.
— Давайте, — Люба взяла стакан и залпом вылила содержимое. У нее перехватило дыхание, в горле нестерпимо жгло, но она, сделав над собой усилие, улыбнулась.
— Ты что, в первый раз, что ли? — усмехнулся Алексей и, откинув прядку, закрывавшую Любино лицо, с нежностью погладил ее по щеке.
— Да нет, — смутилась Люба, — просто крепкий очень.
— Давай потанцуем. — Алексей взял у Любы пустой стакан и, поставив его на стол, прижал ее к себе. Комната тихо поплыла по кругу. Алексей смотрел ей в глаза непонятным взглядом, от которого становилось горячо. Они двигались в волнах блюза. Алексей придвинулся ближе и стал целовать ее в губы. Люба попыталась вырваться, но больше от смущения, оттого что не умела целоваться.
— Ну что ты, глупенькая, — прошептал Алексей умопомрачительным шепотом, — не бойся, мы не будем делать ничего, пока ты сама не захочешь.
«Да я хочу! Хочу!» — чуть было не закричала Люба, но вместо этого пробормотала:
— А где же все-таки Вера?
— Далась тебе эта Вера! — Алексей обиженно отстранил от себя Любу.
— Нет, не отпускай! — испугалась девушка и повисла у него на шее.
— Вот умница, — похвалил Алексей и, взяв ее на руки, понес к дивану. Потом, лежа на боку и глядя на нее сверху вниз, он еще раз удивленно спросил: — Ты что, в первый раз, что ли?
Да! Да! Это было в первый раз! С ним все-все было в первый раз! Потому что до него вообще ничего не было. Одна пустота. Что было дальше, Люба помнила плохо.
Она знала только, что это были самые счастливые три дня в ее жизни. Они много пили, много смеялись, не ели почти ничего и любили, любили друг друга до полного изнеможения, до потери рассудка.
Утром третьего дня Алексей стал собираться.
— Ты куда? — насторожилась Люба.
— Да я за сигаретами сбегаю, — смутился Алексей. — Кончились, — для убедительности он смял и бросил на стол пустую пачку.
— Я с тобой, — подскочила Люба. Ей не терпелось пройтись под руку с таким красивым парнем.
— Ой, мышонок, а мы вдвоем не можем, — Алексей сокрушенно вздохнул.
— Почему?
— У нас ключа нет. Да я один сбегаю, а ты меня здесь под одеяльцем подожди, хорошо?
Алексей поцеловал Любу и вышел. Странный это был поцелуй. Протяжный и крепкий. У нее даже заболели губы. И посмотрел он тоже странно — виновато, через плечо, уже когда выходил в дверь.
Люба просидела в кровати до вечера, так и не вылезая из-под одеяла. Когда на улице совсем стемнело, она услышала, как в замке поскрипывает ключ. Вернулся! Люба бросилась к двери, зябко перебирая босыми ногами по холодному полу. Выскочив в коридор, она остановилась, пораженная страшной догадкой: так у него же ключа нет!
Дверь скрипнула и раскрылась. На пороге стояла Верка.
— Ты чего здесь голая прыгаешь? С ума сошла? Сейчас родители вернутся! — заорала она с порога.
— А где Алексей? — прошептала Люба.
— Уехал.
— Куда?
— А я почем знаю?
— Так это же твой знакомый?
Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.