Хусейн включил ледяной душ на полную мощь. Струйки воды острыми иглами впивались в его тело. Но это был мелочью по сравнению с тем чувством отвращения к себе, которое он испытывал. Он утратил самоуважение.
Он оперся рукой о стену, и его тело словно обмякло.
Хусейн потряс головой в ужасе от того, что он сделал. Он практически изнасиловал Жизлан – прекрасную, гордую, испуганную Жизлан. Он повел себя как похотливый жеребец.
Даже когда он осознал, что она девственница, разве он остановился? Разве повел себя с ней бережнее и нежнее?
Он закрыл глаза при воспоминании о том, как не смог удержаться, как позволил своему желанию взять верх над разумом.
Он все еще видел перед собой ее глаза, в которых отразился шок, и это было мучительным ударом по его чувству собственного достоинства. Он знал, что должен был остановиться, но впервые в жизни не смог справиться с охватившим его возбуждением. Такого он еще никогда не испытывал.
Он чувствовал себя уже не тем человеком, которым был. То, что он сделал, шло вразрез со всеми его понятиями о чести. И его гордость была уязвлена.
Он пропускал мимо ушей ее слова о том, что он силой затаскивает женщин в свою постель, что он причиняет им страдания, потому что это было полной чепухой. Осознавая свою мощь, он всегда вел себя сдержанно, давая своей партнерше испытать наслаждение. И вот сейчас, к его собственному изумлению, он сделал именно то, в чем она его обвиняла. И теперь он не знал, как ему жить с этим. Раскаяние жгло его огнем.
Выключив воду, он взял полотенце и стал энергично растирать тело.
Он не мог даже предполагать, что она окажется девственницей. В ее-то возрасте. И после всех лет, проведенных ею на Западе, где она, как считалось, получала образование, но на самом деле, по его убеждению, вела праздный и распутный образ жизни.
Как она могла оказаться девственницей?
Как могла женщина с ее внешностью дожить до двадцати шести лет и не…
Он просто искал себе оправдание. Как только он обнаружил, что она невинна, он должен был остановиться и сделать все, чтобы этот первый раз был наименее болезненным для нее.
А вместо этого он повел себя как законченный эгоист. В восторге от ее капитуляции, он полностью отключил тормоза.
Его подкосило чувство ликования, которое он испытал, когда понял, что был ее первым любовником. Это подорвало его контроль над собой, даже когда он пытался заставить себя остановиться.
Неудивительно, что после всего этого он не смог посмотреть ей в глаза. Он представлял упрек в их темной бархатной глубине. На этот раз ее мнение о нем было справедливым. И впервые в жизни он сбежал с поля боя, испытывая неимоверное чувство вины.
Дьявол! Он ничего не знал о девственницах, всегда старательно избегал их. До сегодняшнего дня.
Он вернется и обнимет ее со всей нежностью, которой она заслуживала. И он даст ей испытать высочайшее наслаждение, раз за разом, чтобы стереть память об их первом катастрофическом соитии. Если будет нужно, он всю ночь будет отказывать себе в наслаждении из страха, что снова причинит ей боль. И он будет беспредельно нежен с ней, доводя ее до экстаза в надежде загладить свою вину. Но свой стыд он забудет не скоро.
Он надел брюки, которые захватил с собой по пути в ванную, в последний раз вытер волосы полотенцем и направился к двери. Ему следовало остаться с ней, следовало…
– Что ты делаешь?
Он замер в дверях. Ее темные глаза гневно взглянули на него, и он почувствовал раскаяние, которое пронзило его с головы до пят.
Она вовсе не лежала, свернувшись клубочком, страдая от боли и разочарования. Она была на ногах, снова одетая в эту длинную футболку, которая ни в коей мере не скрывала пышных форм ее тела. Хусейн почувствовал, как его снова охватывает желание при виде ее набухших грудей с затвердевшими сосками.
Черт! Он должен был подольше постоять под ледяным душем, чтобы унять свое возбуждение.
– Жизлан?
Она по-прежнему не отвечала, молча скидывая с кровати на пол подушки и одеяло.
Он подошел к ней и остановился напротив, глядя, как она упрямо вздернула подбородок.
– Что ты делаешь?
Он с трудом удерживался от желания притянуть ее к себе. Ее черные блестящие волосы словно облако окутывали ее, спадая на плечи. А ее надутые губки, как он знал, были сладкими и нежными. И эти ноги. Воспоминание о том, как они обнимали его, воспламенило Хусейна. Он призвал на помощь всю силу воли, чтобы не схватить ее в объятия. Он должен быть спокойным, нежным и внимательным.
Она потянула на себя простыню, и тут он увидел посредине красное пятно. Свежая кровь. Кровь Жизлан.
Он судорожно глотнул, уговаривая себя, что, в конце концов, это было лишь небольшое пятнышко. И это было неизбежно. Если бы не он, так кто-нибудь другой лишил бы ее невинности. Но эти уговоры были напрасны. Чувство глубокой вины охватило его.
И это чувство было тем сильнее, чем отчетливее он понимал, что испытывает не только сожаление, но и возбуждение.
Он снова хотел ее. Прямо сейчас.
– А что, по-твоему, я делаю?
Она даже не посмотрела в его сторону. И он подумал, что один его вид настолько ненавистен ей, что она не хотела видеть его.
