Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [66]

Так кто же виноват во всем — «мерзавец бесчувственный» Сердюков или он сам, Растоптай Егорыч, как в минуту отчаяния называет себя Рыжов? «Ох-хо-хо! Случаи все в жизни-то!.. Не сломайся утюг... Вся жизнь из случаев, и живешь в этой жизни, как в очереди стоишь за случаем. Так и надо тебе, Растоптай Егорыч!» — подводит итог своим размышлениям герой повести «Дней череда». Однако автор всем содержанием повести спорит с героем, доказывая, что роковую роль в его судьбе сыграл вовсе не случай, но жизненная позиция героя, неразвитость его нравственного сознания, позволяющая при всей его природной доброте легко рушить достоинство другой личности и не умеющая уберечь от поругания свое, включающая в себя простые нормы морали, но не подымающаяся до куда более сложных норм гражданской, подлинной человеческой нравственности.

Но кто такие Дитятичев, Сердюков, Харечкина, воплощающие в повестях В. Тендрякова и Г. Семенова активные силы зла? Если уж поведение медвежатника Семена Тетерина, лесовика Рыжова, в конечном счете, социально детерминировано, то мы не можем удовлетвориться в отношении сердюковых и харечкиных, что это некие абстрактные силы зла.

Последовательно социальный подход литературы к жизни деревни в ее историческом развитии неминуемо подводит писателей к теме собственничества и его страшных ликов, к черному дыханию его, доносящемуся к нам из прошлого. И тогда жизнь деревни предстает в литературе не как некий идиллический, безоблачный мир, но как мир, полный борьбы и противоречий, данный в реальной диалектике социального движения.

Обратимся к той же «Вологодской свадьбе», к другим произведениям А. Яшина — и мы увидим, что тема собственничества остро волновала и его, что, по убеждению писателя, этот второй, собственнический лик крестьянина еще не исчез полностью, и нет-нет и дает себя знать в современной, давно колхозной деревне.

Когда свадьба по северному бездорожью перебралась на том же самосвале в дом жениха, «бросилось в глаза кое-что иное». Что же? Гостей уже начали угощать по-иному — быстро перешли с хлебного, густого, бархатистого пива на мутную жидкую брагу. «Брага тоже пьянит, но после нее дико болит голова, из-за чего и прозвали брагу «головоломкой». Зато обходится она гораздо дешевле пива».

Табакуры попросили спичек. Мать жениха подала коробку и предупредила:

— Останется что — верните!

«Сначала подумали — примета на счастье. Вроде битья посуды. Нет, оказывается, дело вовсе не в приметах», но в скупости хозяев.

У Александра Яшина есть стихотворение «Гость», о том, как в родное село из столицы наведался «знатный земляк»:

Вот жил паренек пухлогубый,

Как все,

На подножном корму.

А ныне — что шляпа, что шуба,

И все будто в пору ему.

В растерянности и испуге стоит у печурки оробевшая мать, взирая на важного сына:

Метнуться б к сынку, прослезиться

С открытой, как раньше, душой,

А вот не посметь,

Не решиться:

Начальник, поди-ко, большой!..

Эту ситуацию мы предчувствуем, читая яшинскую повесть «Сирота», беспощадную в авторском отношении к мелкобуржуазному, собственническому сознанию, дотошную в исследовании сугубо современных путей удовлетворения социального эгоизма, по которым столь успешно шествует в повести ее герой «сирота» Павел Мамыкин. «Этот своего не упустит, цепкий», — определяет его председатель колхоза Прокофий Кузьмич, с малых лет готовя его для «руководства».

«Руководить? К этому Павел готов был приобщиться хоть сейчас. Только почему в деревне? Ведь это значит — так и не выбиться в люди. Для чего же тогда учиться?..»

И вот здоровый, сильный и честный младший брат его Шурка постепенно втягивается в колхозную работу на положении взрослого и становится как бы главой семьи, а «Павла зимой дома нет, а летом он хоть и живет дома, но вроде как на курорте».

Так растет, эксплуатируя все и всех вокруг себя, кого только можно, современный «деловой» человек, по внутреннему строю — доподлинный стяжатель и кулак, искусно вписываясь в нашу жизнь, умело используя в своих личных, корыстных целях всевозможные блага и преимущества социализма. Только не надо его приписывать социализму. Социализм он умело использует для максимального удовлетворения могучего и древнего инстинкта собственности. В своей сатирической повести «Сирота» А. Яшин досконально исследует жизненные обстоятельства вызревания жестокого и бессердечного стяжателя, человека без сердца, чести и совести, которого в конце концов настигает заслуженное возмездие: «Шурка не мог... не ударить его, просто от одного отвращения. И он ударил его по лицу — раз, и два, и три. Бил его и приговаривал:

— У, гнида! Сирота казанская!.. Иждевенец!

Бил, пока Павел Иванович не заревел в голос».

Деревенская жизнь, древние традиции ее и по сей день формируют характеры разные, — с одной стороны Шурку Мамыкина, очень близкого по духу Михаилу Пряслину из романов Ф. Абрамова, а с другой стороны, Павла Мамыкина, этого «иждевенца» и «сироту казанскую». Параллель этому характеру мы также найдем в творчестве Ф. Абрамова. Как об этом говорилось выше, социальным духом своим книги Ф. Абрамова также спорят с односторонним, сентиментально-романтическим взглядом на старую крестьянскую жизнь.