Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [35]

Всей жизненной и творческой биографией своей Виктор Астафьев завоевал право на это суровое предостережение.

Из его биографического очерка «Сопричастный всему живому» мы узнаем, что свой первый рассказ — «Гражданский человек» — В. Астафьев написал во время ночного дежурства на колбасном заводе, где он работал грузчиком и сторожем. За его плечами было к тому времени голодное, сиротское сибирское детство, детский дом в Игарке, ФЗО, фронт, ранения, тяжелый физический труд — и шесть классов образования. Таковы были «горьковские университеты» начинающего писателя.

Впоследствии, отвечая на читательский вопрос: «Как возникают сюжеты Ваших произведений — случайно или Вы их ищете в жизни?» — Астафьев ответит: «Сюжет — не грибы, искать его для меня, например, дело бесполезное. Чаще всего сюжет, если так можно выразиться, сам меня находит... Мои сюжеты чаще всего приходят из воспоминаний, то есть из тех времен, когда я писателем не был и не знал, что им буду, а следовательно, и «сюжетов» искать не мог».

А пока: «Учиться, не остаться литературным полудикарем: стать профессионально читающим, думающим и работающим — вот какую задачу должен был решить я, иначе мне, полуграмотному человеку, был бы конец как литератору». Эту задачу с особой жесткостью поставил он перед собой после первых шагов в литературе — книги рассказов «До будущей весны» (1953) и романа «Тают снега» (1958), которые были творческой неудачей молодого писателя.

Беспощадные — и живительные — эти слова В. Астафьев адресует не только себе, но и тем, кто идет в литературу из жизни. Слова, чрезвычайно важные и своевременные, потому что уж очень силен среди какой-то части молодых сегодня искус «нутра», непонимание того, что вне культуры, знания, мысли не было и нет подлинной литературы.

Биография и жизненная творческая позиция Астафьева, как и большинства других близких ему прозаиков, — впечатляющий урок для подрастающего поколения, который грешно в целях нравственного воспитания не использовать учителю. Это урок уважения к труду, как физическому, так и духовному, урок уважения к знаниям, культуре, как необходимому условию любого творчества, наконец, урок уважения к литературе. Подлинной литературе.

«Писательский труд — беспрестанный поиск, сложный, изнуряющий, доводящий порой до отчаяния». С таким подвижническим чувством входил Астафьев, как и другие близкие ему по духу писатели, в большую литературу, это вещее чувство ответственности перед литературой и читателем печатью легло на его лучшие произведения.

Литература для него — беспрестанный поиск истины. Нравственной истины, истинной человечности прежде всего. Писатель ведет его, опираясь на огромный собственный опыт, на могучие традиции русской и советской литературы, на работу ума и души, обогащенных ценностями современного человеческого знания.

Книги его отмечены крепнущим литературным мастерством, богатством и точностью живого, народного слова и, что особо стоит отметить, глубокой нравственной и философской культурой, культурой мысли и чувств.

Когда читаешь подряд книги В. Астафьева, начиная с тех, в которых он состоялся как писатель, — повести «Перевал», «Стародуб», «Звездопад», «Кража», «Последний поклон», «Пастух и пастушка», «Царь-рыба», сборники его рассказов, — воочию видишь, как бурно рос этот самобытный писатель, какими внутренними толчками развивался его талант.

В критике уже не раз отмечалось, что как писатель в истинном смысле этого слова Виктор Астафьев начался с повести «Перевал» (1959); критик А. Макаров пророчески писал, что

«Перевал» зачинает собою цикл повестей, к которым подошло бы название вроде «Истории моего современника». Об уважительном отношении Астафьева к критике свидетельствует хотя бы тот факт, что свой, в известной мере итоговый сборник, вышедший недавно в издательстве «Молодая гвардия», куда вошли повести «Стародуб», «Кража», «Последний поклон» и «Пастух и пастушка», писатель так и назвал: «Повести о моем современнике».

В движении от достаточно наивного «Перевала» и во многом противоречивого «Стародуба» к трагедийной повести «Кража», а потом — к лирическому «Последнему поклону», к экспериментальной «пасторали» «Пастух и пастушка» писатель набирал новые литературные качества и одновременно преодолевал самого себя, свои слабости, скажем, не только недостаток вкуса или литературную неопытность, но и некоторую инфантильность, ограниченность социального мышления, а также тот налет сентиментальности, на которой как на свойство своего характера Астафьев указывал и в очерке «Сопричастный всему живому». Помнится, еще В. Розанов писал, что сентиментальность не столько доброта души, сколько хорошо развитое воображение. В литературе же сентиментальность нередко оборачивается выспренностью слога, а порой и откровенной мелодраматичностью.

Опасность сентиментальности возрастает многократно, когда писатель имеет дело с предельно драматическим материалом, таким, который лежит в основе большинства произведений Астафьева. Сиротство и беды, несчастья покинутого родителями ребенка («Перевал»), обокраденное детство вообще (повесть «Кража»), любовь в госпитале или на войне, в окружении человеческой смерти («Звездопад» или «Пастух и Пастушка») — как легко нарушить здесь знаменитое «чуть-чуть» и оступиться в мелодраму!