Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [28]

Такие произведения последних лет, как трилогия Ф. Абрамова «Пряслины», отмеченная Государственной премией в 1975 году, как «Последний поклон», «Царь-рыба» и другие произведения В. Астафьева, как рассказы и повести «В чистом поле за проселком», «Шуба», «За долами, за лесами», «И уплывают пароходы, и остаются берега» Е. Носова, как повести и рассказы В. Белова, Б. Можаева, В. Шукшина, В. Распутина и других писателей деревенской темы, глубоко и всесторонне исследуют народный характер, сформированный трудом и преобразованием земли, характер, биографически близкий и родственный этим писателям, вышедшим из глубинных недр народной жизни.

В авторском вступлении к трилогии «Пряслины» Федора Абрамова есть строки, которые дорогого стоят: «Сколько раз, еще подростком, сидел я за этим столом, обжигаясь немудреной крестьянской похлебкой после страдного дня. За ним сиживал мой отец, отдыхала моя мать, не пережившая утрат последней войны...» Этот стол — в старой избушке на дальней Синельге, куда вывозил Михаил Пряслин (роман «Две зимы и три лета») свое малорослое семейство на первый в их жизни сенокос.

Во вступлении к трилогии не герой, не вымышленный персонаж, но автор всматривается в вырезанные на столешнице кресты и крестики, треугольники, квадраты и кружки — фамильные знаки пекашинских крестьян. Потом, замечает он, пришла грамота, знаки сменили буквы, и среди них все чаще замелькала пятиконечная звезда... «Да ведь это же целая летопись Пекашина! Северный крестьянин редко знает свою родословную дальше деда. И может быть, этот вот стол и есть самый полный документ о людях, прошедших по пекашинской земле... И медленно, — продолжает писатель, — по мере того как я все больше и больше вчитывался в эту деревянную книгу, передо мной начали оживать мои далекие земляки...»

Вне жгучей, кровной биографической сопряженности писателя с тем миром народной крестьянской жизни, о котором он пишет, вне глубинных, личностных связей его. с народной, национальной культурой, связей, конечно же, не только непосредственных, но и опосредованных, через традиции, слово и дух русской литературы, нам не понять Федора Абрамова, равно как и многих других современных наших прозаиков.

Не знаю, кто первый из критиков (не исключено, что и я) употребил этот термин «деревенская» проза.

Было бы правильным, если бы преподаватель литературы объяснил учащимся значение этого термина, принятого в критике лишь в качестве условного и потому — неточного, ибо творчество большинства писателей, о которых мы ведем речь, — не просто о деревне, но о жизни, о судьбах родной страны. Это особенно видно на примере творчества Ф. Абрамова.

Проза Федора Абрамова (романы, посвященные Пекашину, с особой ясностью высветили это) — не «крестьянская», не «деревенская», но — героическая, раскрывающая подвиг нашего народа, подвиг нашего крестьянства в трагедийную пору войны. Две зимы и три лета, прошедшие после победы, а они, как известно, легли в основу его второго романа, — это ведь тоже страшная плата народа, крестьянства за разруху и беды войны. Это были годы, когда в Пекашине по-прежнему не было хлеба и не хватало семян, по-прежнему дохла скотина от бескормицы «и по-прежнему, завидев на дороге почтальоншу Улю, мертвели бабы: война кончилась, а похоронные еще приходили». Этого не брали в расчет критики (П. Строков, например), упрекавшие писателя в том, что он будто бы слишком черно рисует действительность. Забывая о принципе историзма, они как бы абстрагировались от обстоятельств войны. В бескомпромиссной жизненной правде, ни на йоту не утаивающей всей драматичности испытаний, выпавших на долю советского народа на фронте и в тылу, и, в частности, в глухих северных деревнях, — тайна эмоционального воздействия романов Ф. Абрамова на читателей.

По складу своего таланта Ф. Абрамов — бытописатель, он щедр на чисто бытовые детали и подробности, ибо знает, любит и умеет воспроизвести воочию весь красочный быт северной русской деревни. Под пером писателя-реалиста бытовые краски архангельской деревни военных лет сильнее, чем любые публицистические отступления, передают всю меру человеческих страданий и людского героизма тех трагических лет.

Не мудрствуя лукаво, не выписывая замысловатого сюжета, писатель, казалось бы, ведет бесхитростную летопись военной жизни одного северного колхоза, маленькой архангельской деревеньки Пекашино. Но под пером подлинного, большого писателя эта летопись становится волнующим художественным документом эпохи. Это — апофеоз народной жизни, апофеоз подвига бескорыстия русского крестьянства, совершенного им в пору коллективизации и войны. В эту военную пору, пишет писатель, приоткрылось в нашем народе «что-то большое и важное, без чего невозможно понять ни русского человека, ни того, что было и будет еще на русской земле». Писатель внимательно всматривается в характеры своих героев — Михаила Пряслина, его сестры Лизки, их матери Анны, председательши Анфисы Петровны, в чем-то главном очень близкой и родственной эпическому, монументальному характеру русской женщины, старой крестьянки Василисы Мелентьевны, открытой писателем в его повести «Деревянные кони». Это все тот же народный женский тип, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Женская доля, женское сердце, подвиг труда русской женщины в годы войны — одна из ведущих тем творчества Федора Абрамова. Перед пекашинской крестьянкой секретарь райкома партии Новожилов «на колени стать готов». «Я бы ей при жизни памятник поставил, — объясняет он инструктору райкома Лукашину. — Ну-ка! Сколько человек в Пекашине на войну взяли? Человек шестьдесят. А поля засеяны? Сеноуборка к концу? Да ведь это понимаешь, что? Ну как, если бы бабы заново шестьдесят мужиков родили...»