Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе - [20]

Но он помнит и другое. Что в реальности стояло за горестными причетами, которые испокон веку пел русский народ на свадьбах; сколько труда и пота отпечаталось на этой лакированной временем и руками крестьянок резной пряснице столетней давности; что означали в деревне лапти, которые Яшин сам умел плести и сам когда-то носил.

Сермяжная и лапотная Русь! Он ее и такую любил, но считал, что не сермягой и лаптями надо гордиться.

А. Яшин — писатель, которого не упрекнешь в лакировке действительности. И в «Вологодской свадьбе», об этом еще пойдет речь, представала суровая правда жизни северной деревни тех трудных для нее лет. Однако эта правда поверяется другой правдой — правдой того прошлого русской деревни, которое вовсе не было сплошным хороводом с песнями да плясками.

«У тебя двое? — спрашивает мать невесты Марию Герасимовну.

— Двое осталось, девять было. Все умирали до году, — пожалобилась Мария Герасимовна.

— Отчего такое, жилось худо?

— Да нельзя сказать, что худо жилось. Только работала, себя не жалела. Ни одного ребенка до дому не донесла, то на поле родишь, то на пожне.

— И оба у тебя мелкие ростом, и Галя, и сын этот, Николай. Отчего такое?

— Поди, оттого и мелкие, — не обидевшись, ответила Мария Герасимовна, — что ни себя, ни их не жалела...»

Кто-кто, а уж Яшин-то, знавший не только все хорошее, но и все плохое и жестокое в прежней крестьянской жизни («Семья наша постоянно бедствовала, и мне рано пришлось начать работу в полную силу», — напишет он впоследствии в автобиографии), как никто отдавал отчет в реальных тяготах прежнего крестьянского быта, не отделял его эстетики от условий труда и жизни народа, которыми так сторонне восхищаются некоторые знатоки, и глубоко иронически относился к лапоткам в гостиных.

Он знал: да, за годы векового существования в русской деревне сложились своя духовная культура, бытовой, нравственный и эстетический уклад. В нем было много противоречивого, темного, заскорузлого, но было немало и прекрасного, светлого, была высокая поэзия, естественность, цельность, красота. Она жила и в народных обычаях, и в фольклоре, и в народном костюме (действительно, очень разнообразном по губерниям и народностям), и в художественных ремеслах.

Он также тревожился за уходящие, исчезающие ценности народной жизни, выработанные в вековечном общении человека с природой, землей.

И потому-то ему было «жаль иногда своих детей. Жаль, что они, городские, — писал он в «Угощаю рябиной», — меньше общаются с природой, с деревней, чем мне хотелось бы. Они, вероятно, что-то теряют из-за этого, что-то неуловимое, хорошее проходит мимо их души.

Мне думается, что жизнь заодно с природой, любовное участие в ее трудах и преображениях делают человека проще, мягче, добрее. Я не знаю другого рабочего места, кроме земли, которое бы так облагораживало и умиротворяло человека.

В общем, жаль мне своих детей, но я люблю их и потому не упускаю случая постоять перед ними за свою сельскую родословную, за своих отчичей и дедичей».

И в «Вологодской свадьбе», написанной в 1956 году, и в «Угощаю рябиной», написанном в 1965 году, А. Яшин, пожалуй, первым в нашей литературе поставил с такой остротой вопрос большого философского звучания: о противоречии между человеком и природой в век научно-технической революции, о путях разрешения этого противоречия. Вопрос этот многопланов. Очевидно, что с ускорением научно-технического прогресса все большее количество людей с неизбежностью будет отдаляться от природы — могучего духовного и эстетического врачевателя и воспитателя душ человеческих, — замыкаясь в искусственной, созданной человеком среде. И второй план проблемы: сам труд на земле, земледелие, крестьянствование все в большей мере будет приближаться в современных условиях к труду индустриальному. Как это скажется на душе земледельца, на красоте, поэзии земледельческого труда и быта?

Собственно, та же самая тревога в иной форме высказана позже и Солоухиным. Так что же — повернуть жизнь вспять, остановить, спасти?! Спасти, пока не поздно, прежний духовный и бытовой уклад деревенской жизни, — «остановись, мгновение, ты прекрасно», коль скоро просуществовало на земле не один век?! В том-то и суть внутреннего спора А. Яшина с этой наивно-сентиментальной, а в конечном счете — консервативной точкой зрения, что, по его глубочайшему убеждению, старый уклад жизни родной ему сельщины был далеко не прекрасным, что остановить движение жизни невозможно, да и не нужно. Не вследствие, а от недостатка развития новых, социалистических начал страдало, на его взгляд, два десятилетия назад яшинское Блудново, вся наша северная деревня. Помните: «И — снова вертится и чудится, что жизнь идет не стороною: когда-нибудь, наверное, сбудется все остальное».

Писатель, всем сердцем преданный народу, исповедующий правду как определяющий принцип художественного творчества, Яшин сердцем, совестью своей переживал те трудности деревни, которые были результатом волюнтаристских методов хозяйствования на земле. В 1963 году, год спустя после того, как было написано «В Блуднове появилось радио...», А. Яшин пишет стихотворение «Желтые листья»: