Самая главная тайна - [22]

А в комнате, по привычке ломая руки, плакала мать. Она ходила из угла в угол, и слезы густо капали на пол, словно в окно захлестывал дождь.

Увидев Вальку, мать отвернулась и громко сказала:

— Иди погуляй...

Валька недоуменно пожал плечами и вышел.

Рыдания Магды были слышны на веранде. Валька подошел к окну флигелечка и, постояв немножко, сказал:

— Магда?.. А, Магда?

Она подняла заплаканное лицо и опять уронила голову на подушку.

— Но в чем дело? — спросил Валька. — Что случилось?

Магда не отвечала, только плакала.

Тогда Валька вошел к матери и сказал:

— Мама, я хочу все знать.

— Что тебе надо знать? — сурово отозвалась мать. — Это тебя не касается!

— Почему плачет Магда?

— Ты бы лучше спросил, почему плачу я.

— Тебе-то плакать, по-моему, неприлично.

— Она мне нагрубила, если хочешь знать. Она гадкая девчонка!

— А ты ее, конечно, оскорбила?

— Я ей просто сказала, что о ней думаю. И ты, пожалуйста, не вмешивайся, Валя. Ты ничего не знаешь. Ей у нас не место! Я и сама могу приготовить завтрак. Я это умею не хуже ее. Дементий Александрович ее сегодня же уволит! Почему ты так смотришь на меня?

— Да потому, мама, что не нравится мне все это. По-моему, это нехорошо.

— Мне известно, что ты к ней бегаешь. Она тебя чем-то приворожила. Но ты ее плохо знаешь. Она гадкая! — воскликнула мать.

— Успокойся, мама. И делай так, как хочешь. Только чтобы все было справедливо. Ты же сама говорила, как часто люди поступают несправедливо.

Валька вышел и скрылся в своей комнате. Ему было жалко мать. Но Магду ему тоже было жалко. Магде будет плохо, если ее уволят с работы. Но мать почему-то не хочет этого понять.

«Я никогда таким не буду, — подумал Валька. — Никогда на свете!»

За обедом в тот день все сидели хмурые. Дементий Александрович, которому мать, очевидно, пожаловалась на Магду, молчал. Молчала и мать. Она не произнесла ни слова. Конечно, молчал и Валька. Он чувствовал, что полковник был недоволен ссорой матери с Магдой. А мать была недовольна тем, как отнесся Скорняк к этой ссоре.

Вечером Дементий Александрович приехал домой рано. Он позвал мать в спальню, и оттуда долго слышались приглушенные голоса. Должно быть, шел очень серьезный разговор.

Утром мать словно преобразилась. Глаза у нее были веселые. Она улыбалась так, словно вчерашней ссоры не было и в помине. На лице Дементия Александровича тоже не было и тени хмурости.

— Не хочешь ли ты, Валентин Васильич, осмотреть город? — спросил он во время завтрака.

— Да, да, Валечка, осмотри, — поддержала мужа мать. — Чудесный город! Дементий Александрович покатает тебя на «Победе».

— Упрашивать его вовсе не надо, — заметил полковник. — Он, конечно, согласен.

Мать заставила Вальку надеть новый костюм и полуботинки. Дементий Александрович, как обычно, посадил Вальку рядом с собой. Через минуту машина вырвалась на шоссе и, все увеличивая скорость, помчалась к городу.

Опять милиционеры козыряли полковнику. Опять снимали шляпы прохожие. Дементий Александрович показывал Вальке: это театр, это обком партии, это дом, где он служит, а вот это музей...

— Да, не сходить ли нам, Валентин Васильич, в музей? — предложил он. — Там есть очень интересные экспонаты.

«Посмотреть кинжал!» — мелькнуло у Вальки.

— Мы не можем осмотреть все, — сказал Дементий Александрович, когда они вошли и полковник отдал гардеробщику фуражку. — В другой раз ты сам побродишь по залам. А сегодня я проведу тебя в самый замечательный зал.

Стрелка на двери показывала в одну сторону, но полковник повел Вальку в противоположном направлении.

— Вот, — сказал он, пропуская Вальку вперед. — Посмотри направо, Валентин Васильич.

Валька посмотрел направо и увидел большую фотографию военного в кубанке со звездой. Это был портрет командира партизанского отряда Мельникова, Валькиного отца.

Валька тихо подошел и с минуту стоял, молча смотрел на увеличенную фотографию. Ни на одном снимке отец не был таким изможденным и грустным, как здесь. Должно быть, фотограф подкараулил Мельникова в момент тяжелого раздумья. Что-то угнетало командира отряда. Но что? Что его угнетало?..

— Последняя фотография, — сказал Дементий Александрович.

— Он здесь непохож, — заявил Валька. — Какой-то...

— Трудное время было, Валентин Васильич. Очень трудные дни. — Полковник вздохнул и покачал головой. — Я и сам редко знал его таким. Но что было, то было.

— Зачем же повесили в музее эту некрасивую фотографию? — спросил Валька. — Разве нельзя было выбрать другую? Он здесь как больной...

— Да, конечно... Но я полагаю, нужен был именно последний прижизненный снимок, и руководство музея...

Но Валька уже не слушал Дементия Александровича.

Взгляд его упал вниз, на стенд. Под стеклом лежал знакомый Вальке кинжал. Он был точь-в-точь похож на тот, который долгие годы хранился у него, а теперь находился в руках Петьки Птицы. Петька не соврал: этот кинжал и тот, проскуряковский, трудно было отличить друг от дружки.

— Что тебя так заинтересовало, Валентин Васильич? — раздался голос Дементия Александровича. — Кинжал? Я так и думал. Очень ценная боевая реликвия. Ты слыхал что-нибудь о таком кинжале? Может быть, ты встречал такой кинжал?