Самая долгая секунда - [9]

Я обрадовалась не только тому, что она будет жить у меня. Мне очень пригодились бы деньги, которые она стала бы платить за комнату.

А почему она переехала?

— Она сказала, что шикарная квартира, которую она снимает, слишком дорога для нее. Она хочет некоторое время жить поскромнее, поэкономнее. А я сдаю комнату дешево. Розмари пользуется большой популярностью, и каждый вечер бывает куда-нибудь приглашена. — Бианка улыбнулась и добавила:

— Это меня устраивает. Таким образом мне удается экономить хозяйственные деньги.

А вы все вечера проводите дома?

— Да. Я иногда работаю ночами. Даже если я ничего не делаю вечерами, то обычно так устаю за день, что с гораздо большим удовольствием остаюсь дома. Читаю или просто бездельничаю.

Я крепко спал. Вдруг зажегся свет. Часов у меня не было и поэтому я не знал, в котором часу это произошло. Очевидно, это было раннее утро, часа два или три утра.

По лестнице спускалась ко мне в мастерскую Розмари Мартин. Она пристально смотрела на меня. Мне показалось, что она была сильно пьяна. Она все еще была в вечернем платье и норковом палантине.

— Я не знаю ваших планов, Вик, — сказала она тихо. — Но будьте осторожны. Я не хочу осложнений. Понятно?

Я покачал головой.

— Прекратите притворяться, — сказала она. — Спокойной ночи и сладких сновидений. — Розмари ушла.

В эту ночь мне снова снилась темная комната, в одном углу которой горел свет. Я, весь в холодном поту, стоял посредине комнаты и с ужасом ожидал чего-то. Весь ужас ожидания заключался в том, что я не знал, чего я жду.

8

Труп увезли. Прожекторы, освещавшие узкую улочку, были выключены. Горман собрался уходить. Но Йенсен и Бурровс все еще продолжали засыпать его вопросами. Они не остановились даже тогда, когда увидели, что Горман садится в служебный автомобиль.

— Это был действительно сильный удар? — спросил Бурровс.

— Да, он почти снес ему голову, — подтвердил врач.

— Как вы думаете, чем был произведен удар? Топором? — спросил Йенсен.

— Нет, — ответил Горман. Это был не топор. — Лезвие топора слишком узко для того, чтобы одним-единственным ударом нанести такую рану.

— Вы считаете, что был произведен один удар? — снова спросил Бурровс.

— Да, насколько я могу судить после предварительного осмотра.

— Это должен был быть какой-то дьявольский нож, — сказал Йенсен.

— Я не уверен, что это был нож, — медленно произнес Горман. — Во всяком случае, это был не простой нож. Для того чтобы нанести такую рану одним ударом, нужен был нож с очень длинным и тяжелым клинком.

— Может быть, удар был нанесен штыком? — спросил Йенсен.

— Или, может быть, мачете? — добавил Бурровс.

— Да, да, это было оружие именно такого рода, — сказал Горман. — Я постараюсь дать заключение как можно скорее.

9

Бианка подошла к столу, взяла маленькую чертежную доску, на которой был закреплен чертеж браслета. Чертеж был точен и понятен. На нем был изображен массивный серебряный браслет, который поражал своей простотой. Посредине браслета была нарисована одна-единственная волнистая линия.

— Нравится? — спросила Бианка и протянула мне чертеж.

Меня это все не очень интересовало, но я не хотел обижать Бианку равнодушием. Поэтому я взял чертеж и стал его рассматривать. Сразу же в мозгу пронеслись слова — аллах ма'ак.

Я был удивлен и не мог ничего понять. Бросив взгляд вновь на чертеж, я опять вспомнил эти слова. Волнистая линия, которая как бы делила браслет пополам, состояла из арабских иероглифов. Они складывались в одну и ту же постоянно повторяющуюся фразу — аллах ма'ак.

Вдруг я понял, что знаю, что означают эти слова в переводе с арабского, и вспомнил окончание этого предложения. Все вместе в переводе это означало: да продлит аллах дни твои.

Бианка сказала:

— Возьмите щипцы и выньте кувшин из печи.

Я взял щипцы с длинными ручками и вынул керамический кувшин с расплавленным серебром из печи.

— Вылейте серебро в эти поддоны. Наполняйте их до краев, — приказала Бианка.

Я кивнул.

— Пусть оно застынет, а потом мы начнем обрабатывать его на шлифовальном станке, — сказала Бианка.

Я снова посмотрел на чертеж.

— Ну, так вам нравится браслет? — спросила Бианка.

Я снова кивнул.

Потом я подошел к столу и написал:

Откуда у вас этот узор?

Прочитав мой вопрос, Бианка ответила:

— У Розмари был очень красивый арабский браслет. У нее есть несколько необыкновенно красивых украшений. Так вот об этом браслете. Я никогда не любила такие узоры. Но эти иероглифы настолько мне понравились, что я решила использовать их. Я их стилизовала, и вот так возник этот узор. По-моему, довольно красивый.

Я никак не мог понять, откуда мне могут быть известны арабские иероглифы. Вдруг я вспомнил другие слова: ма алеш. Это тоже было по-арабски и означало: мне все равно. Я уже не пытался размышлять о том, откуда я знаю арабский язык.

На следующий день, когда мы с Бианкой работали в мастерской, вдруг раздался звонок в дверь. Бианка попросила меня пойти посмотреть, кто бы это мог быть. Я открыл дверь и увидел Сантини. Он сдвинул шляпу на затылок, потом, видимо, передумав, снял ее.

— Здесь красиво и уютно. А вы здесь за горничную? — спросил он.

Я слегка поклонился. Сантини продолжал: