Самая долгая ночь - [19]

В тусклом свете масляной лампы в задней части магазина Аннье выглядела ужасно. Ее лицо было мокрым от слез, плечи подрагивали. Лицо все в синяках, губы разбиты и опухли.

— Ну, успокойся, — пробормотал Иоганнес, продолжал поглаживать Аннье по голове. Река перехватила его взгляд.

— Ее допрашивали, — понизив голос, пояснил он. Река плохо слышала его из-за сдавленных рыданий Аннье. — Ее документы оказались в порядке и ее отпустили.

— Не понимаю… Полиция… — начала Река, вспомнив, как стремительно полицейские в штатском — гестаповцы или амстердамские жандармы, впрочем, это неважно — набросились на Аннье и куда-то потащили за собой.

— Они… они сказали… сказали… что ищут… ищут кого-то другого, — вымолвила Аннье между всхлипами и рыданиями. — Они… они сказали… сказали… что ищут евреев. — Она посмотрела на Реку и поспешно отвела взгляд. — И этот… этот человек… старик, которого мы должны были встретить… они… они подумали, что он еврей, но он не был евреем… нет… и они подумали, что еврейка это я и… они поговорили с ним… но… — голос Аннье сорвался и она замолчала.

Река вспомнила человека в коричневой кепке и удивилась, как ему удалось скрыться. Почему это полицейские не обратили на него внимания, зато набросились на Аннье? Река не поверила ни единому ее слову.

— Ты говоришь, что полиция приняла его за еврея, — произнесла она, глядя Аннье прямо в глаза. — Но его почему-то не стали арестовывать.

В подвале стало тихо. Лишь Мартин, стоявший рядом с сестрой, продолжал что-то бубнить себе под нос. Было в этом нечто зловещее.

— Евреи, евреи, евреи, — без конца бубнил он себе под нос. Река заметила, что ее слова посеяли сомнения в голове Иоганнеса.

— Ты считаешь, что она лжет? — наконец спросил он. — Если кто и мог нас предать, то только Хенрик. Не она, а Хенрик. Ведь это он отправил вас на Димен-Норд. Он, а не она.

Он еще крепче сжал руку Аннье. Теперь, когда Йооп уехал, было ясно, что настала его очередь лезть Аннье под юбку.

Река посмотрела на Аннье, но та ответила ей туманным взглядом заплаканных глаз.

Глава 4

Вторник, 6 апреля 1943 года.

Маус настолько устал, что у него даже не было сил ненавидеть сидевшего рядом с ним одноглазого. Зато он был готов убить кого угодно, лишь бы только вновь оказаться в кресле у Тутлса.

Пока они летели из Лиссабона до Британских островов, их самолет нещадно трясло. Тем не менее они успешно добрались до места назначения, и, когда приблизились к побережью Англии, для их сопровождения был выслан британский истребитель. Приземлившись в Пуле, они пересели в поезд и через три часа оказалась в Лондоне. Маус попытался уснуть, но, увы, это ему не удалось — ребенок в их купе плакал всю дорогу. Затем они ехали в поезде метрополитена, построенного, как показалось Маусу, еще в дни его розового детства. Они вышли на станции «Кингс-Кросс» с ее огромными рекламными щитами, а оттуда — на шумную лондонскую улицу.

В левой руке Маус крепко сжимал ручку портфеля, который вручил ему Мейер Лански, в правой — свой собственный чемоданчик. Ему не нравилось, что заняты обе руки, так как это лишало его возможности в нужный момент воспользоваться «смит-и-вессоном». Но тут уж ничего не поделаешь. Кагену нет доверия, так что чемоданчик понесет он сам.

Маус огляделся по сторонам.

— Куда мы идем? Где остановимся на ночь? — спросил он. Никаких отелей поблизости не было видно. Ему сейчас хотелось одного: получить гостиничный номер, запереть за собой дверь, бросить на пол портфель с деньгами и забраться в горячую ванну, после чего перебраться в чистую постель. Может быть, выпить немного шотландского виски.

Каген поставил на землю рюкзак и вытащил небольшой блокнот в черной обложке. Полистав его, он нашел нужную запись.

— Вот. Аргайл-стрит, дом номер сорок семь.

Это был узкий дом с высокими крыльцом и высокими узкими окнами. Ничем не примечательный двухэтажный дом из красного кирпича, такой же, как и остальные на этой улице. Пожелай кто-нибудь спрятаться от посторонних глаз, о лучшем пристанище не стоило даже мечтать. Но это, разумеется, отнюдь не отель «Ритц». Каген взял рюкзак, и они прошагали остаток улицы до нужного дома. Подойдя к нему, они поднялись по ступенькам крыльца, и одноглазый постучал в дверь. Маус поставил чемодан и сжал рукоятку спрятанного за ремнем пистолета 38 калибра.

— Разговаривать буду я, — сказал Каген и повернулся к двери. Маус не сразу понял, что имелись в виду обитатели дома. — А ты держи свой гангстерский язык на замке, не то…

Маус не дал ему закончить.

— Поцелуй меня… — начал он, но не договорил.

Дверь открыла женщина. Нет, не просто женщина, а хорошенькая женщина. Светлые волосы до плеч, тонкий изящный носик, пухлые губки. Цвет глаз определить было трудно. Глядя на нее из-за плеча Кагена, Маус сначала подумал, что они голубые, потом — зеленые, затем снова голубые. На ней было сине-зеленое платье, перехваченное в талии пояском, туго обтягивавшее бедра. Перехватив ее взгляд, Маус понял, что она смотрит не на него, а на Кагена.

— Питер Бергсон сказал, что я могу заглянуть к вам и передать от него привет, — произнес Каген. — Меня зовут Давид Такер.