Сальватор. Часть 1,2 - [13]

Жибасье умолк, словно пытаясь отчаянным усилием ума разгадать загадку.

— Что же именно? — спросил Карманьоль.

— Каким образом господин Жакаль смог догадаться, что именно у третьей колонны будет стоять господин Сарранти в определенный час, да еще разговаривать с монахом.

— Как?! — удивился Карманьоль. — И такая безделица приводит вас в недоумение и омрачает ваше чело, высокочтимый граф?

— Это, и ничто иное, Карманьоль, — отвечал Жибасье.

— Да это также просто объясняется, как и все остальное.

— Нуда?!

— И даже еще проще.

— Неужели?

— Слово чести!

— Сделайте одолжение: приподнимите завесу этой тайны!

— С величайшим удовольствием.

— Я слушаю.

— Вы знаете Барбетгу?

— Я знаю, что есть такая улица; она берет свое начало от улицы Труа-Павийон, а заканчивается на Старой улице Тампля.

— Не то!

— Еще я знаю заставу с таким же названием, входившую когда-то в кольцо, опоясывавшее Париж во времена Филиппа Августа; застава эта обязана своим названием Этьенну Барбетгу, дорожному смотрителю Парижа, управляющему монетным двором и купеческому старшине.

— Опять не то!

— Я знаю особняк Барбетга, где Изабелла Баварская разрешилась дофином Карлом Седьмым. А герцог Орлеанский вышел из этого особняка дождливой ночью двадцать третьего ноября тысяча четыреста седьмого года и был убит…

— Хватит! — вскричал Карманьоль, задыхаясь, словно его заставили проглотить шпагу. — Хватит! Еще слово, Жибасье, и я пойду хлопотать о кафедре истории для вас.

— Вы правы! — согласился Жибасье. — Эрудиция вечно меня губит. Так о чем вы ведете речь? Об улице, заставе или особняке?

— Ни о той, ни о другой, ни о третьем, прославленный бакалавр, — восхищенно взглянув на Жибасье, ответил Карманьоль и переложил кошелек из правого кармана в левый, подальше от своего спутника, не без оснований, вероятно, полагая, что всего можно ожидать от человека, готового сознаться, что он осведомлен о многом, однако знающего, несомненно, еще больше, чем хочет показать. — Нет, — продолжал Карманьоль. — Я имею в виду Барбетгу, которая сдает стулья внаем в церкви святого Иакова и живет в Виноградном тупике.

— Что такое эта ваша Барбетга из Виноградного тупика!.. — презрительно бросил Жибасье. — Какое ничтожное общество вы себе избрали, Карманьоль!

— Всего в жизни надо попробовать, высокочтимый граф!

— Ну и?.. — промолвил Жибасье.

— Вот я и говорю, что Барбетта сдает стулья внаем и на этих стульях мой друг Овсюг… Вы знаете Овсюга?

— Да, в лицо.

— И на этих стульях мой друг Овсюг не гнушается сидеть.

— Какое отношение эта женщина, сдающая внаем стулья, на которых не гнушается сидеть ваш друг Овсюг, имеет к тайне, которую я жажду разгадать?

— Самое прямое!

— Ну и ну! — проговорил Жибасье; он остановился, моргая, и покрутил пальцами, сцепив руки на животе, всем своим видом словно желая сказать: «Не понимаю!»

Карманьоль тоже остановился и, улыбаясь, наслаждался собственным триумфом.

На церкви Успения пробило без четверти двенадцать.

Казалось, оба собеседника забыли обо всем на свете, считая удары.

— Без четверти двенадцать, — отметили они. — Отлично, у нас еще есть время.

Это восклицание свидетельствовало о том, что их беседа обоим была далеко не безразлична.

Впрочем, Жибасье казался более заинтересованным, чем Карманьоль, и потому именно он спрашивал, а Карманьоль отвечал.

— Я слушаю, — продолжал Жибасье.

— У вас, дорогой коллега, нет такой склонности к святой Церкви, как у меня, и потому вы, может быть, не знаете, что все женщины, сдающие стулья внаем, отлично друг друга знают.

— Готов признать, что понятия об этом не имел, — отвечал Жибасье с великолепной откровенностью, свойственной сильным людям.

— Так вот, — продолжал Карманьоль, гордый тем, что сообщил нечто новое столь просвещенному человеку, — эта женщина, сдающая стулья внаем в церкви святого Иакова…

— Барбетта? — уточнил Жибасье, показывая, что не упускает ни слова из разговора.

— Да, вот именно! Она дружит с женщиной, сдающей стулья внаем в церкви святого Сульпиция, и эта ее приятельница живет на улице Железной Кружки.

— А-а! — вскричал Жибасье, ослепленный догадкой.

— Догадались, к чему я клоню?

— Могу только предполагать, предчувствовать, догадываться…

— Так вот, женщина, сдающая стулья внаем в церкви святого Сульпиция, служит привратницей, как я вам только что сказал, в том самом доме, до которого вы вчера ночью «довели» господина Сарранти и где живет его сын, аббат Доминик.

— Продолжайте! — приказал Жибасье, ни за что на свете не желавший упустить ниточку, за которую он ухватился.

— Когда господин Жакаль получил сегодня утром письмо, в котором вы пересказывали ему вчерашние странствия, и понял, что вы шли за господином Сарранти до двери дома на улице Железной Кружки, он прежде всего послал за мной и спросил, не знаю ли я кого-нибудь в том доме. Вы понимаете, дорогой Жибасье, как я обрадовался, когда увидел, что это дом, который охраняет подруга приятельницы моего друга. Я только кивнул господину Жакалю и побежал к Барбетте. Я знал, что застану у нее Овсюга: в это время он пьет кофе. В общем, я побежал в Виноградный тупик. Овсюг был там. Я шепнул ему на ухо два слова, он Барбетте — четыре, и та сейчас же побежала к своей подружке, сдающей внаем стулья в церкви святого Сульпиция.