Сальвадор Дали - [7]

Шрифт
Интервал

Фармацевт из Фигераса, когда он не ищет совершенно ничего. 1936

Музей Фолькванг, Эссен

Явление города Делфта. 1935-1936

Частное собрание


Здесь же, на этой выставке, висела картина, которой суждено было сыграть роковую и печальную роль в жизни Дали. Называлась она Священное сердце (1929) и имела грубо кощунственный характер. На фоне силуэта Иисуса Христа было написано следующее: «Иногда ради удовольствия я плюю на портрет своей матери». Выглядело все это шокирующе, отвратительно и некрасиво, но, к слову сказать, сама эта оскорбительная надпись ни в коем случае не выражала действительных чувств художника.

Дали воспитывался в очень культурной и порядочной семье, в атмосфере любви и согласия, обожал свою мать и отца, и поэтому преждевременная смерть его матушки, когда ему исполнилось всего 16 лет, стала и для него, и для всей семьи настоящей трагедией.

Дело заключалось в другом. Скорее всего, постоянная потребность шокировать обывателя, дразнить его, выводить из себя, издеваться и глумиться над ходячей и расхожей моралью завела его слишком далеко, и он не заметил сам, как надругался не столько над чужой человеческой глупостью, сколько над святыней своей же семьи. Но отец, который всегда очень гордился своим талантливым сыном, услышав об этой отвратительной выходке, не стал разбираться в тонкостях психологии, а попросту пришел в дикую ярость и буквально вышвырнул негодного сына из дома, оставив его при этом абсолютно ни с чем, лишив наследства и не вернув ни единой вещи, даже личных тетрадей, эскизов и картин, которые принадлежали Дали с самого детства.

Мягкая конструкция с вареной фасолью (Предчувствие гражданской войны). 1936

Музей искусств, Филадельфия

Окраина параноидно-критического города: послеполуденный час на обочине истории. 1936

Частное собрание


Произошел тяжелый, жестокий, тягостный для обоих разрыв, который переживался Дали в течение многих лет. Травма, нанесенная отцом, оказалась слишком глубокой. В знак траура и начала новой, самостоятельной жизни он обрезал свои иссиня-черные волосы и схоронил их на берегу в Эс-Льяне, затем обрился наголо, и в таком обезображенном виде, но с решительным трагическим лицом и с морским ежом на голове его и сфотографировал Бунюэль.

С этого времени его настойчиво будет преследовать один навязчивый образ, одна вечная тема, которая станет терзать его, насылая кошмарные сны. Это тема, которую он сам для себя обозначил так: «Отец, приносящий в жертву сына: Сатурн, который пожирает своих детей, Господь Бог, приносящий в жертву Христа, Авраам, готовый заколоть Исаака, Гусман Добрый, сам протягивающий убийце своего сына роковой кинжал, Вильгельм Телль, целящийся в яблоко на голове собственного сына»[>1 С. Дали. Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. С. 272.]. Одним словом, мир, который оказался не так уж добр и хорош, если люди в нем пожирают и истязают друг друга и если даже родители подымают руку на своих сыновей и безжалостно их истребляют.

Эта мысль о кровожадности мира, о каннибализме, который пустил в нем слишком глубокие корни, мучительная, раздражающая и отравляющая сознание, воплотится Дали в целом ряде мрачных картин, посвященных Вильгельму Теллю. В первой Вильгельм Телль (1930), принадлежавшей Бретону и являющейся одной из наиболее откровенно-шокирующих работ Дали, отец символически предстает в виде злого, кровожадного мужчины с обнаженными гениталиями и с ножницами в левой руке, которыми он собирается оскопить своего убегающего в ужасе сына. Во второй Загадка Вильгельма Телля (1933) молодая пара, плача, убегает от жестокого, порочного старика, и, наконец, в третьей, самой лучшей и поздней работе Старость Вильгельма Телля (1931, частное собрание) Дали наделил своего зловещего и устрашающего персонажа всем знакомым обликом вождя мировой революции Владимира Ленина, что в свое время особенно возмутило сюрреалистов.

Осенний каннибализм. 1936

Собрание Эдварда Джеймса, Галерея Тейт, Лондон


Между тем, несмотря на ссору с отцом, на обиду, душевную боль и страдания, Дали не бросил родные места, где, казалось бы, все напоминало ему и о минувшем счастье, и о нынешнем горьком изгойстве, а напротив, принимает решение поселиться здесь же, в 15 минутах ходьбы от отцовского дома, в крошечной рыбацкой деревушке Порт-Льигат, выкупив ветхую лачугу у знакомой вдовы рыбака. Здесь, в этом заброшенном месте, на самом краю земли, Дали всегда гордился, что первым в Испании встречает восход солнца, он проживет всю свою долгую жизнь, уезжая лишь на короткие зимние месяцы по делам в Америку и Европу.

Дали обожал эти места и считал, что лучше них, красивее и фантастичнее нет на земле. Всю жизнь, и это стало уже нормой, навязчивым штампом, его обвиняли в расчетливости и редком бездушии, в эгоизме и экстравагантности жизни, в излишней рисовке и любви к роскоши, деньгам и к светским тусовкам, между тем как редкие люди на земле были так бескорыстно и глубоко, так бесконечно преданы своей маленькой родине, как был предан Дали. Поразительны его признания в любви к этой каменистой и голой земле, к ее причудливым скалам и камням, разбросанные по его многочисленным книгам и выступлениям. «Я подолгу бываю только в Порт-Льигате, - писал о себе Дали. - Только здесь мне это абсолютно необходимо. С этой землей я накрепко связан пуповиной. Только здесь я ощущаю согласие с ритмом вселенной. Я дышу в такт морю и деревьям и обретаю равновесие, необходимое для живописи. Здесь я становлюсь центром мироздания»[

Продолжить чтение
Еще от автора Лилия Энверовна Байрамова
Амедео Модильяни

Есть в искусстве Модильяни - совсем негромком, не броском и не слишком эффектном - какая-то особая нота, нежная, трепетная и манящая, которая с первых же мгновений выделяет его из толпы собратьев- художников и притягивает взгляд, заставляя снова и снова вглядываться в чуть поникшие лики его исповедальных портретов, в скорбно заломленные брови его тоскующих женщин и в пустые глазницы его притихших мальчиков и мужчин, обращенные куда-то вглубь и одновременно внутрь себя. Модильяни принадлежит к счастливой породе художников: его искусство очень стильно, изысканно и красиво, но при этом лишено и тени высокомерия и снобизма, оно трепетно и человечно и созвучно биению простого человечьего сердца.

Рекомендуем почитать
55 книг для искусствоведа. Главные идеи в истории искусств

«Искусство создает великие архетипы, по отношению к которым все сущее есть лишь незавершенная копия» – Оскар Уайльд. Эта книга – не только об искусстве, но и о том, как его понимать. История искусства – это увлекательная наука, позволяющая проникнуть в тайны и узнать секреты главных произведений, созданных человеком. В этой книге собраны основные идеи и самые главные авторы, размышлявшие об искусстве, его роли в культуре, его возможностях и целях, а также о том, как это искусство понять. Имена, находящиеся под обложкой этой книги, – ключевые фигуры отечественного и зарубежного искусствознания от Аристотеля до Д.

«Митьки» и искусство постмодернистского протеста в России

Группа «Митьки» — важная и до сих пор недостаточно изученная страница из бурной истории русского нонконформистского искусства 1980-х. В своих сатирических стихах и прозе, поп-музыке, кино и перформансе «Митьки» сформировали политически поливалентное диссидентское искусство, близкое к европейскому авангарду и американской контркультуре. Без митьковского опыта не было бы современного российского протестного акционизма — вплоть до акций Петра Павленского и «Pussy Riot». Автор книги опирается не только на литературу, публицистику и искусствоведческие работы, но и на собственные обширные интервью с «митьками» (Дмитрий Шагин, Владимир Шинкарёв, Ольга и Александр Флоренские, Виктор Тихомиров и другие), затрагивающие проблемы государственного авторитаризма, милитаризма и социальных ограничений с брежневских времен до наших дней. Александр Михаилович — почетный профессор компаративистики и русистики в Университете Хофстра и приглашенный профессор литературы в Беннингтонском колледже. Publisher’s edition of The Mitki and the Art of Post Modern Protest in Russia by Alexandar Mihailovic is published by arrangement with the University of Wisconsin Press.

Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.

Дневник театрального чиновника (1966—1970)

От автора Окончив в 1959 году ГИТИС как ученица доктора искусствоведческих наук, профессора Бориса Владимировича Алперса, я поступила редактором в Репертуарный отдел «Союзгосцирка», где работала до 1964 года. В том же году была переведена на должность инспектора в Управление театров Министерства культуры СССР, где и вела свой дневник, а с 1973 по 1988 год в «Союзконцерте» занималась планированием гастролей театров по стране и их творческих отчетов в Москве. И мне бы не хотелось, чтобы читатель моего «Дневника» подумал, что я противопоставляю себя основным его персонажам. Я тоже была «винтиком» бюрократической машины и до сих пор не решила для себя — полезным или вредным. Может быть, полезным результатом моего пребывания в этом качестве и является этот «Дневник», отразивший в какой-то степени не только театральную атмосферу, но и приметы конца «оттепели» и перехода к закручиванию идеологических гаек.

Драматургия буржуазного телевидения

Наркотизирующий мир буржуазного телевидения при всей своей кажущейся пестроте и хаотичности строится по определенной, хорошо продуманной системе, фундаментом которой является совокупность и сочетание определенных идеологических мифов. Утвердившись в прессе, в бульварной литературе, в радио- и кинопродукции, они нашли затем свое воплощение и на телеэкране.

Пикассо

В течение первых десятилетий нашего века всего несколько человек преобразили лик мира. Подобно Чаплину в кино, Джойсу в литературе, Фрейду в психологии и Эйнштейну в науке, Пикассо произвел в живописи революцию, ниспровергнув все привычные точки зрения (сокрушая при этом и свои взгляды, если они становились ему помехой). Его роднило с этими новаторами сознание фундаментального различия между предметом и его изображением, из-за которого стало неприемлемым применение языка простого отражения реальности.

Антуан Ватто

При воспоминании о работах французского художника XVIII века Антуана Ватто (1684–1721) в памяти оживают его чарующие небольшие картины с изображением «галантных празднеств», как когда-то современники назвали тот жанр живописи, в котором работал художник. Его сценки с костюмированными фигурками кавалеров и дам в зелени парков Парижа и его окрестностей подобны хорошо срежиссированным театральным представлениям под открытым небом. Живопись Ватто несет в себе отзвук празднеств, проводимых в парках дворцов эпохи «Grand siécle» Короля-Солнце — Людовика XIV, и отклик на кардинальные изменения в мироощущении и предназначении художника нового начавшегося столетия — века Просвещения.

Аркадий Пластов

Аркадий Александрович Пластов родился в 1893 году в художественно одаренной семье. Его дед был сельским архитектором, занимался иконописью. Свою любовь к искусству он передал сыну, а через него и внуку. Для последнего самым ярким воспоминанием юности был приезд в село артели иконописцев, приглашенных подновить росписи местной церкви, некогда изукрашенной отцом и дедом. С восхищением наблюдал юноша за таинственными приготовлениями богомазов, ставивших леса, растиравших краски, варивших олифу, а затем принявшихся чудодействовать разноцветными кистями в вышине у самого купола.

Алексей Степанов

«Маленький стриженый человечек с помятым лицом, который, когда разговаривал, то от смущения расстегивал все пуговицы своего пиджака и опять их застегивал и потом начинал правой рукой щипать свой левый ус». Такими словами Антон Павлович Чехов в своем знаменитом рассказе Попрыгунья в образе доктора Коростелева изобразил внешность русского художника Алексея Степановича Степанова. Но зато как точно в этом рассказе показал он характер героя, его деликатность, скромность, мягкость и доброту... Именно таким замечательным характером обладал А.С.

Шишкин

Иван Иванович Шишкин (1832—1898) — русский художник-пейзажист, живописец, рисовальщик и гравёр-аквафортист. Представитель Дюссельдорфской художественной школы. Академик (1865), профессор (1873), руководитель пейзажной мастерской (1894—1895) Академии художеств.