Салтыков. Семи царей слуга - [37]

Явился командир артиллерии Толстой:

— Что ж вы, мать вашу?! Доставайте, идолы!

«Идолы» — пушкари, ныряя до дна, отыскали пушку, завязали за лафет веревки, вытащили концы на берег. Сперва пытались лошадьми тянуть, ничего не получилось. Шестерня, понукаемая в три кнута, сгибалась от напряжения и не могла даже стронуть с места, оскользались копыта.

— Надо народ звать, — сказал поручик, успевший до ушей перемазаться в глине и тине.

Призвали На помощь целую роту, поручик бегал вдоль вцепившихся в веревку солдат, умолял:

— Токо вместе, братцы. Вместе. Разом по моей команде.

— Ты давай командуй, — советовали солдаты.

— Р-раз, два… Взяли-и!

Струной натянулись веревки, того гляди, лопнут. Но вот, кажись, двинулись.

— Давай, давай, братцы!.. Идет, идет!

Вытянули-таки на берег пушку, в траве в тине. Радуются пушкари, готовы целовать ненаглядную, перемазанную.

Едва закончился переход армии через реку, Апраксин приказал:

— Все мосты разобрать.

— Зачем, ваше сиятельство?

— Чтоб не дать воспользоваться ими врагу.

Посланы были бригады ломать только что построенное.

Явились разведчики к фельдмаршалу:

— Так что, ваше превосходительство, пруссаки на подходе.

— Где они? Откуда идут?

— Идут с запада и юго-запада. Часа через два должны появиться у деревни Гросс-Егерсдорф.

— Иван Иванович! — обернулся Апраксин к генерал-квартирмейстеру Веймарну. — Прикажите немедленно сжечь эту деревню. Надо лишить пруссаков какой-нито опоры. И еще там рядом какая?

— Даунелькен.

— Ее тоже сжечь. — Апраксин повернулся к адъютанту: — Живо рассыльных за командирами. Всех ко мне.

Через полчаса генералы собрались у главнокомандующего. Апраксин был взволнован.

— Господа генералы, ныне грядет наше главное сражение. Сюда идет фельдмаршал Левальд. Приказываю занять следующую диспозицию: центр перед лесом занимают генералы Лопухин и Зыбин со своими полками, во второй линии за ними Фермор и Румянцев.

— А почему не меня в первую линию? — вдруг спросил обиженно Румянцев.

— Успеете, молодой человек, — отвечал Апраксин, недовольный, что его перебивают. — Итак, Фермор и Румянцев во второй линии, там же правее их встанете вы, Броун. Левый фланг Лопухину прикроет генерал Сибильский в районе излучины ручья Ауксина. Для возможного флангового удара у вас должны быть казаки, генерал.

— Мне б пушек добавить, — попросил Сибильский.

— Достаточно тех, что есть. Надо и резерв иметь. Генерал Леонтьев, вам прикрывать наш правый фланг. Помимо пушек возьмите тоже казаков под командой Перфильева. Обоз с ранеными в тыл, к реке. Все, господа.

Фельдмаршал Левальд, получив сообщение разведки, что русские переправились через Прегель, собрал своих генералов.

— Господа, настал решительный час для нас. Король требует только победы, и мы должны получить ее. Пока Апраксин со своей толпой толчется у реки, мы атакуем его и сбрасываем в Прегель. Апраксин сам облегчил нам эту задачу, разобрав за спиной мосты. Лучшего для нас подарка он сделать не мог, — усмехнулся Левальд. — Наступаем, как учил нас король, косвенным порядком. Прошу взглянуть на карту, господа. Итак, видите, река Прегель и ручей Ауксин образуют как бы прямой угол, в котором сейчас находится Апраксин со своим сбродом. Справа атакует врага принц Голштинский, слева от него будьте вы, генерал Кальнейн, еще левее Дон с Шерлемером. И замкнет этот своеобразный мешок генерал Платенберг. Артподготовка должна быть короткой, но сильной. И сразу пускаем пехоту Манштейна и Поленца. А конница довершит дело, загонит врага в воду и утопит.

— Кто начинает первым? — спросил Дон.

— Я думаю, принц Голштинский. Но сразу же за ним начинает атаку весь его левый фланг от Кальнейна до Платенберга. Натиск должен быть мощным, бой кровопролитный и короткий. Я почти не оставляю резерва, поэтому затяжка боя будет для нас чревата. Помните об этом, господа.

Появившийся в шатре адъютант доложил:

— Русские зажгли деревни, ваше превосходительство.

— Вот они, варвары! Посему никакой пощады врагу, никаких пленных!

Армии разделял гросс-егерсдорфский лес, сквозь который была прорублена просека. В пять часов утра заиграла труба в прусском лагере, и конница принца Голштинского помчалась в атаку на левый фланг русских.

— Картечью, картечью! — закричал генерал Сибильский своим пушкарям.

Но те и без команды знали свое дело. Против конницы и вообще живой силы лучшее средство — картечь. Загрохотали пушки, завизжала картечь, заржали раненые кони.

Апраксин, сидя на коне, наблюдал за полем боя. И, увидев, что первый удар принял Сибильский, обернулся к адъютантам:

— Мигом к Лопухину и Зыкину, пусть через просеку пустят Нарвский и второй Гренадерский полки. Они должны выйти в тыл атакующим. Скорей, скорей!

Адъютант ускакал. Апраксин пытался через дым, стлавшийся от пушечной стрельбы, а особенно от все еще горящих деревень, рассмотреть происходящее впереди и уж в душе жалел, что приказал вчера сжечь их.

— Ни черта не вижу.

А бой разгорался. Началась пальба на правом фланге у Леонтьева, но от Апраксина его не было видно. Однако, обернувшись, фельдмаршал подозвал другого адъютанта:

— Скачи к Броуну и скажи, чтоб, в случае чего, он поддержал Леонтьева. Быстрей!