Саквояжники - [52]

— Могу я называть вас Мартин? — спросил я.

Он кивнул, и на его губах появилось слабое подобие улыбки.

— Пожалуйста, называйте.

Я пожал его руку.

— Мартин, — торжественно произнес я, — застегните ширинку!

3

Макаллистер прямо на месте внес в оба контракта необходимые изменения, и мы подписали их. Когда все вышли в вестибюль, было около половины пятого. Я направился к лифту, но Эймос Уинтроп задержал меня.

Мне совсем не хотелось разговаривать с ним.

— Может, отложим на утро, Эймос? — спросил я. — Мне надо поспать.

На его лице появилась понимающая улыбка, и он весело похлопал меня по плечу.

— Я знаю, как ты собираешься спать, мальчик, но это важный разговор.

— Сейчас не может быть ничего важного.

Двери лифта открылись и я вошел внутрь, но Эймос юркнул за мной. Лифтер начал закрывать двери.

— Минутку, — попросил я. — Двери снова открылись и я вышел из лифта. — Ну, хорошо, Эймос. В чем дело?

Мы уселись на диване в вестибюле.

— Мне надо еще десять тысяч, — сказал он.

Все было ясно, он опять был на мели. Уинтроп тратил деньги быстрее, чем их печатали.

— А где же деньги, которые вы получили за акции?

— Кончились, — смутился он. — Ты ведь знаешь, как много я задолжал.

Да, я знал это, он был должен всем. На долги кредиторам и бывшим женам у него улетело пятьдесят тысяч. Мне стало немного жаль его. Я взял его в дело, но вряд ли он сумеет принести какую-нибудь пользу компании, а ведь когда-то он был одним из лучших авиаконструкторов в стране.

— Ваш контракт не предусматривает таких авансов.

— Я знаю, но это очень важно. Обещаю, что больше подобного не повторится. Сейчас мне нужны деньги для Моники.

— Для Моники? А что с ней?

— Я хочу отправить ее к матери в Англию, мне уже трудно с ней. Она тайком встречается с каким-то парнем, и если еще не спит с ним, то думаю, что это скоро случится.

Я некоторое время молча смотрел на него. Интересно, он вежливо дает понять мне или шантажирует? Возможно, ему уже обо всем известно, и он говорит подобным образом, чтобы я понял.

— Вы знаете этого парня?

Он покачал головой.

— Если бы знал, убил бы. Ведь она еще невинное дитя.

Я придал своему лицу равнодушное выражение. Родительская любовь слепа, и родители слепцы. Даже такой опытный ловелас, как Эймос, был не более чем слепец.

— Вы уже говорили с ней?

Он снова покачал головой.

— Я пытался, но она ничего не хочет слушать, знаете эту современную молодежь. Они учатся всему в школе, и уже трудно что-либо изменить. Однажды, когда ей было шестнадцать, я нашел у нее в книжечке пачку презервативов.

Вот тогда-то и надо было ее остановить, он опоздал на три года. Теперь ей было девятнадцать, и она жила своей жизнью.

— И что мне теперь делать? — со злостью воскликнул Уинтроп. — Посадить под замок?

— Надо попытаться быть ей отцом.

— Откуда у тебя такой опыт, можно подумать, что у тебя есть собственные дети.

Я мог бы сказать ему, что мой отец всю жизнь был слишком занят, чтобы заниматься мной, но я так устал. Давая понять, что разговор закончен, я поднялся с дивана.

— Так как насчет денег, — забеспокоился Уинтроп.

— Я дам вам денег. — Внезапно во мне вспыхнуло отвращение. Зачем я окружаю себя подобными людьми? Они похожи на пиявок — если уж раз вцепятся, то не отстанут. — И дам, между прочим, двадцать пять тысяч.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Правда, Джонас?

— Да, но при одном условии.

Впервые за время нашего разговора Эймос насторожился.

— Что за условие?

— Ваш уход.

— Из «Уинтроп Эркрафт»? — недоверчиво спросил он.

— Из «Корд Эркрафт», — жестко сказал я.

Краска отлила от лица Уинтропа.

— Но... но ведь я создал эту компанию, я знаю о ней все. Я как раз собирался начать разработку нового самолета, которым наверняка заинтересовались бы военные.

— Берите лучше деньги, Эймос, — холодно сказал я и направился к лифту. Я вошел внутрь, и лифтер закрыл дверь.

— Наверх, мистер Корд? — спросил он.

Я посмотрел на него. Что за глупый вопрос, а куда еще можно было ехать?

— Куда хочешь, — вяло ответил я.

Моника лежала на кровати поверх моей пижамы и дремала. При моем появлении она открыла глаза.

— Все в порядке?

Я кивнул.

— А что надо было папаше? — спросила она, наблюдая, как я снимаю рубашку.

Я разделся и поймал пижаму, которую она бросила мне.

— Он только что подал в отставку, — ответил я, надевая пижаму.

Моника села на кровати, раскрыв от удивления свои карие глаза.

— В отставку?

Я кивнул.

— Но почему?

— Он сказал, что хочет больше времени уделять тебе.

Некоторое время она молчала, недоуменно уставившись на меня, потом рассмеялась.

— Черт побери, всю жизнь я хотела, чтобы он уделял мне больше внимания, и теперь, когда я не нуждаюсь в нем, он решил поиграть в заботливого отца.

— Ты больше в нем не нуждаешься?

— Он мне больше не нужен. — Моника встала с кровати, подошла и положила голову мне на грудь. — Теперь у меня есть ты, — прошептала она доверчивым детским голоском. — Ты для меня все: отец, брат, любовник.

Я погладил ее каштановые волосы. Внезапно я почувствовал к ней большую нежность — мне-то было известно, каким одиноким можно быть в девятнадцать лет.

Я ласково поцеловал ее в лоб.

— Давай спать, детка, уже почти утро.

Она уснула мгновенно. Голова ее покоилась на моем плече, я обнял ее за шею. Я долго не мог уснуть, разглядывая ее спокойное лицо. Взошло солнце, и его первые лучи заполнили комнату.