Саквояжники - [222]

— Я хочу рассказать тебе об Эймосе, — сказал я.

Когда я закончил рассказ о полете, было уже около шести. Моника не плакала, хотя лицо ее было печальным и задумчивым.

— Я не могу плакать о нем, Джонас, — сказала она, глядя на меня. — Потому что уже наплакалась по его вине. Ты понимаешь меня? — Я кивнул. — Он сделал в своей жизни так много ошибок. Я рада, что наконец он совершил добрый поступок.

— Это был отважный поступок, — уточнил я. — А ведь я всегда думал, что он ненавидит меня.

— Он и вправду ненавидел тебя, — быстро сказала Моника. — Он видел в тебе то, что не достиг сам: успех, богатство. Он ненавидел твой характер. Я думаю, что перед кончиной он понял, сколько зла причинил тебе, и попытался загладить свою вину.

— А что он мне сделал плохого? У нас были только деловые отношения.

Моника внимательно посмотрела на меня.

— Ты еще не понял?

— Нет.

— Тогда, наверное, никогда и не поймешь, — сказала она и вышла на крыльцо.

Мы услышали звонкий смех Джо-Энн, сидящей на большой гнедой лошади. Для новичка у нее получалось неплохо. Я посмотрел на Монику.

— Она управляется так, будто родилась в седле.

— А почему бы и нет? Говорят, это передается по наследству.

— Не знал, что ты занималась верховой ездой.

Моника посмотрела на меня, в глазах ее были боль и гнев.

— Я не единственный ее родитель, — холодно сказала она.

Я уставился на нее. Это был первый раз, когда она при мне упомянула отца Джо-Энн. Но теперь мне уже было поздно злиться.

Послышалось пыхтение старого автомобиля доктора Ханли, подъезжавшего к дому. Он остановился рядом с загоном, вылез из машины и перелез через загородку, потому что не мог проехать спокойно мимо лошади.

— Это доктор Ханли, он приехал осмотреть меня, — сказал я.

— Тогда не буду тебя задерживать, — холодно ответила Моника. — Попрощаемся здесь.

Она спустилась по ступенькам и направилась к загону. Я озадаченно смотрел ей вслед. Никогда бы не подумал, что она может прийти в такую ярость.

— Я скажу Роберу, чтобы он отвез вас на станцию, — крикнул я.

— Спасибо, — бросила Моника через плечо, не оборачиваясь. Я посмотрел, как она остановилась и заговорила с доктором, потом вернулся в дом. Войдя в комнату, которую отец использовал в качестве кабинета, я сел на диван. У Моники, конечно, вспыльчивый характер, но пора было уже и обуздать его. Я улыбнулся, думая о том, как горделиво она выпрямилась и ушла от меня, высоко подняв голову. Для своего возраста она выглядела очень хорошо. Мне исполнился сорок один, значит ей минуло тридцать четыре.

* * *

Главным недостатком доктора Ханли являлась его болтливость. Он мог заговорить до глухоты, немоты и слепоты, но выбора не было, потому что с началом войны все молодые врачи ушли на военную службу.

Доктор закончил осматривать меня в половине седьмого и принялся убирать инструменты в саквояж.

— У тебя все в порядке, — сказал он, — но я не согласен с этими новыми порядками выписывать пациента из больницы сразу, как он только начинает двигаться. Моя бы воля, я продержал бы тебя в больнице еще месяц.

Прислонившись к стене кабинета, Невада с улыбкой наблюдал, как я натягиваю штаны. Я посмотрел на него, пожал плечами и спросил у доктора:

— Когда мне можно будет гулять по-настоящему?

Доктор взглянул на меня поверх очков.

— Начинай хоть прямо сейчас.

— Но мне показалось, что вы не согласны с городскими медиками, — сказал я. — Подумал, что велите отдыхать.

— Да, я не согласен с ними, — ответил доктор. — Но уж раз ты выходишь и с этим ничего не поделаешь, то давай гуляй. В лежании нет никакого смысла.

Он захлопнул саквояж, выпрямился и пошел к двери. Потом повернулся и посмотрел на меня.

— Какая чудесная девочка твоя дочь.

— Моя дочь? — я удивленно посмотрел на него.

— Да, когда я увидел ее с этой прической, то подумал, что не видел прежде, чтобы девочка была так похожа на отца. Вылитый ты в детстве.

Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова от удивления. Старый идиот, наверное, рехнулся. Все знали, что Джо-Энн не моя дочь.

Доктор внезапно рассмеялся и хлопнул себя рукой по бедру.

— Никогда не забуду, как ее мать пришла ко мне. Тогда она, конечно, еще была твоей женой. В жизни не приходилось мне видеть такой большой живот. Я подумал, что именно в этом и кроется причина твоей поспешной женитьбы, что она уже давно беременна. — Доктор посмотрел на меня и улыбнулся. — Но я думал так, пока не осмотрел ее. Каково было мое удивление, когда я обнаружил, что у нее всего шесть недель. Так уж протекала беременность. Но ее это очень огорчало, она нервничала, что ее разнесло, как воздушный шар. Я даже на всякий случай проверил по газетам дату вашей свадьбы. И даю голову на отсечение, что вы зачали дитя через две недели после свадьбы. И тут я должен сказать тебе, сынок, что если ты трахаешь, то попадаешь в точку. — Продолжая смеяться, доктор вышел.

Я почувствовал в горле твердый комок и опустился на диван. Все это время, все эти годы я был неправ. Внезапно я понял, о чем хотел поговорить со мной Эймос перед полетом. Он видел, как я был взбешен в тот вечер и обернул мою собственную ненависть против меня. И Моника ничего не смогла поделать.