Саквояжники - [219]

— Привет, Джонас.

— Я спал, — пролепетал я, словно невзначай разбуженный ребенок. — Мне снилась какая-то чушь, как будто мне не одна сотня лет.

— Значит, это счастливый сон. Я рада, счастливые сны помогут тебе быстрее поправиться.

Я приподнялся на локте, и, когда потянулся за сигаретами, лежавшими на столике, растяжки заскрипели. Дженни быстро взбила подушку и подложила мне ее под спину. Я затянулся, табачный дым окончательно прогнал сон.

— Через несколько недель твою ногу освободят, и ты сможешь поехать домой.

— Надеюсь, что так, Дженни.

Вдруг я понял, что на ней нет белого больничного халата.

— Я первый раз вижу тебя в черном, Дженни. Это что, какая-то специальная одежда?

— Нет, Джонас. Я всегда ношу эту одежду, за исключением тех дней, когда дежурю в больнице.

— Значит, у тебя сегодня выходной?

— На службе Господа не бывает выходных, — просто ответила она. — Нет, Джонас, я пришла попрощаться.

— Попрощаться? Но я не понимаю. Ты же сказала, что я только через несколько недель...

— Я уезжаю, Джонас.

— Уезжаешь?

— Да, — тихо сказала она. — Я работала здесь в ожидании транспорта на Филиппины. Мы восстанавливаем там больницу, которая была разрушена во время бомбежки. Теперь я улетаю самолетом.

— Но ты не можешь так поступить, Дженни. Ты не можешь отказаться от близких людей и от языка, на котором говоришь. Ты будешь чужая там, тебе будет одиноко.

Дженни дотронулась пальцами до распятия, висевшего у нее на груди на черном кожаном шнурке. Ее глубокие серые глаза смотрели спокойно.

— Я никогда не буду одинока. Он всегда со мной.

— Ты не должна делать этого, Дженни, — сказал я и, взяв брошюру, которую обнаружил на столике, открыл ее. — Ты просто дала временный обет и можешь отказаться от него, когда захочешь. Ведь перед пострижением существует трехгодичный испытательный срок. Это не для тебя, Дженни, ты сделала это от боли и злости. Ты слишком молода и прекрасна, чтобы похоронить свою жизнь под этой черной одеждой. — Дженни молчала. — Ты что, не понимаешь меня, Дженни? Я хочу, чтобы ты снова вернулась к жизни.

Она медленно закрыла глаза, а когда открыла их, они были затуманены слезами. Но когда она заговорила, в ее голосе чувствовалась твердость и убежденность в своей вере.

— Это ты не понимаешь, Джонас. В той жизни нет места, куда мне хотелось бы вернуться. Мое место в доме Божьем.

Я снова начал говорить, но она остановила меня, подняв руку.

— Ты думаешь, что я пришла к Нему от боли и злости? Ты ошибаешься. Никто не бежит от жизни к Богу, к Богу стремятся для жизни. Все свои годы я думала о Нем, не понимая, что ищу Его. Любовь, которую я знала, была просто насмешкой по сравнению с тем, какой действительно должна быть любовь. Милосердие, которое я проявляла, было гораздо меньше того, что я получала от Него, мое сострадание было ничто по сравнению с Его состраданием. Здесь, в Его доме и в Его делах, я нашла самую большую любовь, которую когда-либо знала. Через Его любовь я обрела спокойствие, удовлетворение и счастье.

Некоторое время Дженни молчала, разглядывая распятие, которое держала в руках. Когда она снова подняла голову, глаза ее были чистыми и безмятежными.

— Джонас, разве в этом мире кто-нибудь может дать мне больше, чем Бог? — спросила она.

Я молчал.

Дженни медленно протянула мне левую руку. На среднем пальце я увидел массивное серебряное кольцо.

— Он пригласил меня в свой дом, — мягко сказала она. — Я приняла и ношу Его кольцо, поэтому Он никогда не оставит меня своей милостью.

Я взял ее руку и прижался к кольцу губами. Дженни ласково погладила меня по голове и направилась к двери, но через несколько шагов обернулась.

— Я буду думать о тебе, друг мой, — ласково сказала она, — и буду молиться за тебя.

Я молча смотрел на нее, никогда еще ее глаза не были так прекрасны.

— Спасибо, сестра, — тихо ответил я.

Она молча повернулась и вышла. Я смотрел на то место, где она только что стояла и где ее больше не было.

Уткнув лицо в подушку, я заплакал.

7

Меня выписали из больницы в начале сентября. Я сидел в кресле-каталке, наблюдая, как Робер собирает в чемодан вещи. В это время открылась дверь.

— Привет, малыш.

— Невада! Что тебя принесло сюда?

— Приехал забрать тебя домой.

Я рассмеялся. Странно, как можно многие годы едва помнить о человеке, и так обрадоваться, увидев его.

— Твоя помощь не нужна, Робер прекрасно сам справится.

— Это я попросил его приехать, мистер Джонас, — сказал Робер. — Я подумал, что хорошо бы все устроить, как в старые добрые времена, чтобы вам не было одиноко на ранчо.

— А я решил, что воспользуюсь отпуском, — сказал Невада. — Война закончилась, шоу закрыто до зимы. А Марте очень нравится ухаживать за инвалидами, она уже здесь и готовится к нашему приезду.

— Вы ведь сговорились, да? — улыбнулся я.

— Ну конечно, — ответил Невада и подошел сзади к креслу. — Готов?

Робер закрыл чемодан и щелкнул замками.

— Да, мистер Невада.

— Тогда поехали. — Невада покатил кресло к двери.

— Только нам надо заехать в Бербанк, — сказал я, поворачивая голову к Неваде. — У Макаллистера накопилась куча бумаг, которые мне, надо подписать. — Пока я разлеживался в больнице, дела шли своим чередом.