Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке) - [62]

4 декабря, двигаясь примерно в южном направлении, мы через два с половиной часа оказались в канурийской деревне Анчали. Ее хижины, числом от восьмидесяти до ста, лежали среди нескольких долин с обработанными полями ее жителей. Оттуда, отклоняясь немного к западу, мы добрались до нашей цели, Металлы — деревни далатоа, насчитывавшей около ста очагов, и остановились в доме алифы Беше. Он состоял, как и дом фугобо в Ягуббери, из обширной ограды из сиггеди, внутри которой располагались различные соломенные хажины, несколько навесов (кафия на канури) и открытая терраса под покрытой землей крышей (сукейфа, арабск.). Она служила для приема гостей и там-то мы и застали хозяина дома за беседой с соседями. Один из них, родом из смешанного племени томагера, довольно образованный муаллим этого местечка, смог снабдить меня интересными пояснениями относительно сложных этнических отношений в Канеме.

Алифа Беше не только принял нас по возможности хорошо (хотя мы и не получили отдельной хижины и были вынуждены спать на сукейфе), но даже пообещал съездить со мной в одно соседнее поселение спорного по своему происхождению племени хаддад. Это обещание он, правда, не выполнил. Но на следующий день (5 декабря) он дал нам проводника до Нгури, где жило самое многочисленное подразделение этого племени, единственного в Канеме, которое уже более тридцати лет успешно сопротивлялось улед-солиман. Вскоре после отъезда мы пересекли Вади-Сурра и менее чем через полтора часа, двигаясь в юго-западном направлении, достигли края широкой, поросшей лесом долины, на юго-западном краю которой близко друг к другу располагались деревни племени хаддад. За этой долиной шла другая, которая излучиной настолько близко подходила к первой, что все эти деревни оказывались как бы на острове. Долины густо, как в дремучем лесу, поросли могучими деревьями и в основном именно их защите жители обязаны своей способностью сопротивляться натиску как Вадаи, так и улед-солиман. При приближении врага они покидают хижины, взбираются на естественные крепостные стены высоких деревьев и, будучи сами защищены их стволами и ветвями, обстреливают врага отравленными стрелами. Они единственные жители Канема, которые пользуются почти исключительно этим оружием, и тем самым, а также благодаря своему имени заслуживают особого интереса.

Арабское наименование хаддад (т. е. «кузнец») не было для них недавним и произвольным обозначением, выбранным арабами улед-солиман (как этого можно было ожидать, зная, насколько мало улед-солиман считаются с туземными названиями), но, напротив, точным переводом имени азоа, или аза, под которым эти люди только и известны среди даза. Сами они, по крайней мере теперь, не дают никакого основания для столь странного названия. Нет в их племени какого-то необычайно большого числа кузнецов, да и соседние племена не окружают их презрением, выпадающим на долю последних; им не присущи никакие особенности, никакие обычаи, которые позволили бы равнять их с кузнецами. Употребляемое ими самими название даноа, или данава, не содержит никакой отправной точки, так как они пользуются исключительно языком канури. Сведущий факих Металлы связывает его, следуя преданию, с манга, к чему я еще вернусь позднее. Эта точка зрения удивила меня тем более, что в Канеме не существовало племени манга, а сам факих никогда не был в Борну, где он мог бы узнать о таковом.

Лишь лишившись части нашей и без того уже испорченной одежды, нам удалось продраться сквозь густой и колючий подлесок долины. По ту сторону, на довольно возвышенной местности располагались деревенские хижины, числом около 600. Мы застали множество мужчин в тени могучего дерева курна, вокруг вождя Хасана, который, как ни странно, носил канурийский титул кашелла, и присоединились к ним. Частично это были хаддад, частично живущие вместе с ними канембу. Поскольку в настоящий момент отношения с улед-солиман не были враждебными, нас приняли приветливо.

Кашелла Хасан, молодой, среднего роста мужчина с довольно темным цветом кожи, был вооружен луком и стрелами, заполнявшими большую сумку из грубо обработанной кожи. Остальные, однако, держали стрелы в кожаном колчане. В облике собравшихся мужчин не было никаких характерных черт. Некоторые выглядели как даза, многие походили на канембу, а немалое число можно было бы принять за членов арабского племени, смешанного с туземцами. Большинство носило луки и стрелы, а также нож у предплечья. Более состоятельные были одеты в борнуанские одежды, а более бедные — в шкуры, лишь слегка закрывавшие нижнюю часть тела. Луки, длиной примерно в четыре фута, режутся из дерева набак, сгибаются два раза и снабжаются сухожилием из бычьих кишок, а стрелы, достигающие двух футов, состоят из тростникового стержня с надетым на него длинным металлическим наконечником, который по форме напоминает наконечник метательного копья и обычно снабжен крючком. Его режущая часть очень остра и смазана или едким молочным соком Calotropis ргосега, или коричневеющим на воздухе ядовитым соком растения Cuphorbia, которое на борнуанском языке называется