Сахара и Судан (Результаты шестилетнего путешествия по Африке) - [36]
17 августа, когда на пальмах в Нгурре не осталось ни одного финика, мы на несколько дней отправились в оазис Эллебое, расположенный километрах в двенадцати или четырнадцати дальше к юго-востоку. Очень скоро за пределами нашей долины почва сделалась каменистой, с выходом на поверхность невысоких продолговатых скал беловатого цвета. Через полтора часа дорога пошла по южной оконечности впадины, украшенной пальмами дум и называвшейся Айянга. Она лежит южнее хатийи Кауерши. Вдалеке на востоке мы заметили цепь скал, которая, по-видимому, простиралась от Буду до Вуна. Через три с половиной часа после выхода из Нгурра мы оказались в селении Эллебое. Оно расположено в четверти часа пути к северо-западу от долины с финиками на скалистом, каменистом холме и насчитывает примерно столько же очагов, что и оба поселения в Нгурре. Относящаяся к нему долина протянулась с востока на запад и помимо финиковых пальм и отдельных акаций радует большим числом тенистых пальм дум. У подножия холма, между ним и рощей, расположились колодцы примерно двухметровой глубины.
Жители здесь тоже делились на оседлых — эллебоэда и кочевников — бульту, или бультоа, и, как обычно, последние имели перевес. Робкие люди вообще оставили урожай нетронутым и только кое-где полакомились финиками ротоб. На ближайшее будущее У них оставались для пищи лишь многочисленные плоды пальмы дум. Почти все финики относились к тому сорту, который в Феццане был известен под названием тафсирт; арабы называют его бу миджа, а даза — койдо. Так как здесь собрались все подразделения улед-солиман, все принялись сообща и усердно рвать финики, сваливая их в одну кучу, чтобы затем поделить. Даза, которые, сопровождая нас, страдали от голода, тоже была обещана небольшая доля за их помощь. Поскольку в первый же день начались оживленные пререкания (без которых мои друзья, казалось, не могли обойтись ни минуты) из-за того, что куча фиников уменьшалась сама собой, еще нетронутые пальмы разделили на три части между шередат, миаисса и джебаир, и на третий день после нашего прибытия со сбором урожая было покончено.
К сожалению, мне не удалось удовлетворить свое горячее желание съездить из Эллебое в самую обширную финиковую долину в Борку — Вун, которой одной удалось избежать владычества арабов. Поскольку у меня не было подарка для тамошнего вождя, я не мог отправиться туда сам. Арабы же были либо слишком заняты сбором фиников, либо вообще не желали показываться порознь в долине, где жили недоброжелательно расположенные к ним наказза. К тому же до нас дошло известие о том, что туда же прибыл Асвад вместе с тем сенуситским миссионером из Вадаи, который отнесся ко мне так враждебно, и вполне понятно, у меня не возникло ни малейшего желания свести с ним личное знакомство в одиночку. Другая моя надежда — наконец-то снова попробовать свежего мяса — разбилась о полное отсутствие коз. Я так долго ощущал потребность в мясной пище, что в вечер нашего возвращения в Нгурр (21 августа) тотчас же набросился на последние куски сушеного мяса, еще остававшиеся от забитой коровы.
В Нгурре начали теперь подумывать о том, чтобы перенести наш лагерь в Айн-Галакку, так как по сложившейся привычке на реквизицию фиников северных долин оттуда отправлялись одни мужчины. Но прежде нужно было дождаться прибытия Асвада, сенуситского шейха и человека, посланного королем Али. Через несколько дней они приехали в дуар Асвада в Нгурр Ма. К сожалению, фанатик-миссионер все еще не укротил свою ненависть ко мне, ибо в первый же день он передал шейху Абд ал-Джлилю и вообще всем джебаир, что он не желает появляться в Нгурр Дигре, поскольку считает всех тех, кто имеет со мной дело, не больше не меньше как христианами и неверными. Местных жителей, видевших в нем святого, на котором покоились все их надежды на установление мира, он открыто побуждал убить меня. Он рисовал перед ними те опасности, которыми угрожал этот первый проникший в их страну христианин, и вообще проповедовал им убийство христиан как надежный способ обретения права на райские удовольствия. Из-за его враждебного отношения я потерял последнюю, остававшуюся еще у меня радость — провести день в мечтах и снах вдали от моих грубых, беспокойных товарищей, в тени великолепных пальм; во всяком случае, я мог на это решиться только в сопровождении вооруженных людей.
В связи с этим случаем я увидел, что добродетель гостеприимства была еще жива у моих арабов. Поскольку духовное лицо отказывалось приехать в Нгурр Дигре, а ш, ейх Абд ал-Джлиль считал ниже своего достоинства пойти ему на уступки и посетить его, то в один прекрасный день к сенуситу отправились шейх Мухаммед ибн Омар и его зять Хазаз, нарядившийся в свои лучшие одежды. Они застали его в окружении арабов, которые подобно нашалившим детям внимали его наставлениям и упрекам. Хазаз, который встретился с ним впервые, пошел прямо к цели, выражая ему свое сожаление по поводу того, что их знакомство начинается с разногласия, и спрашивая его перед собравшейся толпой, действительно ли он считает джебаир неверными из-за связей со мной и вправду ли он утверждает, что мое убийство откроет убийце двери рая. Ученый и набожный человек не только ответил утвердительно на эти вопросы, но и повторил свои утверждения. Но Хазаз не дал себя запугать и доказал ему и всем присутствующим (делая вид, будто сожалеет о том, что он неграмотен и не может спорить с таким ученым и святым человеком), что так строго судимые им джебаир находятся в одинаковом положении с повелителем правоверных, который восседает на халифском троне в Константинополе в качестве заместителя пророка, с большинством жителей этого главного города ислама, а также с хедивом и другими правителями мусульманского мира, с улемами Каира, Туниса, Феса и Багдада, ибо там повсюду христиане мирно общаются с правоверными. Если же ученый шейх и дальше будет проповедовать невежественным даза, что убийство христианина обеспечит радости рая, то он, Хазаз, простой житель пустыни, выскажет свою точку зрения. Он полагает, что, согласно учению его религии, убийство может иметь место только в случае войны за веру, когда правоверные и неверные стоят друг против друга. В то же время ислам нигде и никогда не имел обыкновения учить предательству и вероломству по отношению к гостю и покровительствуемому; такого лишенного родины и друзей человека аллах доверяет не столько насилию, сколько защите правоверных. Правда, миссионер попытался защитить свое толкование цитатами, прибегая к замысловатой изворотливости, но простая логика Хазаза загнала его в такой тупик, что ему пришлось, отступая шаг за шагом, в конце концов пообещать посетить дуар шейха. Присутствовавшие при этом арабы молча радовались такому исходу — даже если и не из-за доброжелательного ко мне отношения, то гордясь мужеством и ученостью одного из своих, и потому еще, что одержанная им победа значительно облегчила то тяжелое чувство, которое они испытывали, осознавая свои грехи в присутствии столь благочестивого человека.
