Сага о Греттире - [25]

Торхалль сказал, что это мало его беспокоит, лишь бы овец пас хорошо. Скафти сказал, что уж если Гламу не хватит для этого силы или храбрости, то от других и ждать нечего. Торхалль ушел. Это было в самом конце альтинга.

Торхалль недосчитался двух своих соловых лошадей и сам отправился их искать. Отсюда можно заключить, что он был не такой уж большой человек. Он миновал Санный Холм, прошел южнее Арманновой Горы. Тут он увидел, что из Леса Годи идет человек и везет на лошади хворост. Вскоре они поравнялись. Торхалль спросил человека, как его зовут, и он назвался Гламом. Человек этот был велик ростом и необычен с виду: глаза серые и большие, волосы серые, как волчья шерсть.

Торхалль малость опешил, когда его увидел, но он смекнул, что это тот самый и есть, на кого ему указывали.

— Какая работа тебе больше подходит? — спросил Торхалль. Глам сказал, что ему хорошо подходит пасти зимою овец.

— Пойдешь пасти моих овец? — сказал Торхалль. — Мне на тебя указывал Скафти.

— Тебе будет прок от моей работы, только если я буду все делать по-своему, потому что я бываю очень зол, когда что не по мне.

— Не вижу в том беды, — говорит Торхалль, — и я хочу, чтобы ты пошел ко мне.

— Ну ладно, — говорит Глам. — А что там у тебя такого особенно трудного?

— Там, кажется, завелась нечисть, — сказал Торхалль.

— Ну, нечисти я не побоюсь, — сказал Глам. — Не так скучно будет.

— Смелость тебе пригодится, — сказал Торхалль, — и самое лучшее, если ты не оплошаешь.

Затем они сговорились и условились, что Глам придет в первые зимние дни. Потом они разошлись, и Торхалль нашел своих лошадей на том самом месте, где он только что их искал. Торхалль поехал домой, и был благодарен Скафти за добрый совет.

Миновало лето, а о пастухе не было ни слуху ни духу. Но в назначенное время он пришел на Торхаллев Двор. Хозяин хорошо его принял, но остальным он совсем не понравился, в особенности хозяйке. Он начал пасти овец, и ему это ничего не стоило. Голос у него был зычный и грубый, и, едва он начинал кричать, скот сбивался в кучу.

При Торхаллевом Дворе была церковь. Глам не хотел туда ходить, он не молился, и не верил в Бога, и нраву был сварливого и злобного. Всем он был ненавистен.

Так и шло до самого кануна Рождества. В то утро Глам встал рано и крикнул, чтобы ему подали есть. Хозяйка отвечает:

— Не по-христиански это — есть сегодня, ведь завтра первый день Рождества. А сегодня все обязаны поститься.

Он отвечает:

— Много у вас суеверий, в которых я не вижу толка. Не нахожу, чтобы теперь людям жилось лучше, чем когда они их не придерживались. По мне, старый обычай был лучше, когда люди назывались язычниками. И мне нужна еда, а не все эти выдумки.

Хозяйка сказала:

— Я уверена, что с тобою сегодня случится что-то плохое, если ты совершишь это прегрешение.

Глам сказал, что пусть-ка лучше несет еду, а иначе — ей же будет хуже. Она не посмела его ослушаться. И, наевшись, он вышел, и от него шел смрадный дух. Погода же сделалась такая, что кругом потемнело и повалил снег, и поднялся ветер, и чем дальше — тем хуже. Сначала люди еще слышали пастуха, а потом все меньше. Завьюжило, и к вечеру поднялся настоящий буран. Люди пошли к службе, а там и день прошел. Глам не вернулся домой. Стали решать, не пойти ли его искать, но из-за бурана и непроглядной темени ничего из поисков не вышло. Не пришел он и в Рождественскую ночь. Подождали конца службы и, когда достаточно рассвело, вышли на поиски. Там и здесь находили в сугробах овец, покалеченных непогодой, иные же попрятались в горах. Наконец, нашли они в верхней части долины вытоптанное место: всюду валялись вывороченные камни и земля, как если бы там шла жестокая борьба. Они внимательно осмотрелись и увидели Глама, лежавшего немного в стороне. Он был мертв и черен, как Хель, и огромен, как бык. Вид его был отвратителен, и они содрогнулись. Все же они попытались отнести его в церковь, но еле-еле дотащили[46] и до края одной расселины неподалеку от того места. С тем и пошли домой, и рассказали обо всем хозяину. Тот спросил, отчего мог умереть Глам. Они сказали, что видали там следы, такие большие, как если бы били дном бочки. Следы шли от вытоптанного места наверх, к тем скалам, что в верхней части долины, и за ними тянулись большие пятна крови. Отсюда люди вывели, что, наверное, Глама убил тот злой дух, что жил там и раньше, но, наверное, он получил в сражении рану, которая его доконала, потому что с тех пор этого духа никто не видел.

На второй день Рождества люди снова пошли, чтобы отнести Глама в церковь. Впрягли лошадей, но едва только кончился спуск и пошло ровное место, они не смогли сдвинуть его ни на шаг. С тем и уехали. На третий день пошел с ними священник. Проискали целый день, но Глама не нашли. Священник не захотел больше ходить с ними. И только он ушел, пастух тут как тут. Махнули они тогда рукой на то, чтобы отнести его в церковь, и, где он лежал, там и засыпали его грудой камней.

Немного погодя люди стали замечать, что Гламу не лежится в могиле. Много было от этого бед людям: иные, увидев его, теряли сознание, а иные и разум. Сразу после Рождества люди видели его на дворе. Взял их ужас. Многие кинулись прочь из тех мест. Скоро Глам стал ночью ездить верхом на коньке крыши, так что крыша едва не рушилась. Стал он ходить потом и днем и ночью. Люди не смели и заезжать в ту долину, хотя бы по важному делу. Все в тех местах считали это великой напастью.