Сафьяновая шкатулка - [91]

— Во-первых, с головой надо обращаться бережно. Во-вторых, это в порядке вещей, когда два изобретателя совместно испытывают изобретенный ими аппарат.

— Но их отношения!

— Как всякие человеческие, Сатюков, достаточно сложные, чтобы относиться к ним с уважением и не рубить сплеча. Еще что?

— Больше ничего, — бурчит обиженно Сатюков.

— Ну, тогда я напомню еще раз, что заключения мы еще не получили. Это обстоятельство должно определить ваше отношение к товарищу, — я нажимаю на это слово, — к товарищу Волоху.

На столе звонит телефон. Я беру трубку и слышу голос Марии. В тот день она затеяла генеральную уборку в доме, с побелкой. Теперь она сообщает, что маляры кончили работу и мне надо помочь ей расставлять мебель.

Общими усилиями мы приводим комнату в относительный порядок: во всяком случае, стол уже стоит не на улице, а посреди столовой, и на нем можно обедать. Остается еще поставить платяной шкаф и сервант. Дверца шкафа висит косо, на одной петле. Мария всплескивает руками:

— Опять отваливается! Ты бы привинтил петлю как следует. Там есть шурупы покрупнее. Знаешь, вот такие! — Она показывает свой указательный палец.

Я говорю со скрытой досадой:

— Ее не привинчивать надо, а выбрасывать.

Мебель у нас и в самом деле на редкость ветхая, еще со времени нашей свадьбы, пятнадцатилетней давности. В основном — это приданое Марии. Нам обоим неприятно говорить про эту ветошь, ее давно пора заменить чем-то новым, но все никак не можем собраться. Впрочем, в иное время, когда настроение хорошее, эта мебель становится у нас объектом веселых шуток.

Я иду на кухню за отверткой и, когда снова возвращаюсь в комнату, вижу: Мария стоит у раскрытого окна и задумчиво смотрит на улицу. Я подхожу к ней.

— Где наш Радик? — спрашивает Мария, продолжая смотреть на улицу. По противоположной стороне шагает Олег. Он приближается к своему подъезду.

— Наверное, в футбол играет, за домом, — отвечаю я, тоже глядя на Олега.

— Он, видно, футболистом у нас будет, — говорит она.

О том, что я веду расследование по делу Олега, Мария узнала в первый же день. Ей рассказала об этом Елена. Впрочем, я и не пытался скрыть от нее случившееся.

Олег останавливается у подъезда, закуривает сигарету, оборачивается в нашу сторону. Мария приветственно приподнимает руку, но Олег то ли не замечает ее, то ли не хочет заметить. Он входит в дом. Рука Марии падает на подоконник.

— А где наш Радик? — спрашивает она удивленно.

— Мария, где мне найти шурупы поменьше? — говорю я негромко. На самом же деле мне хочется кричать на нее, сам не знаю почему. Вернее, знаю, но как-то неосознанно, инстинктивно.

Я роюсь в ящиках и нахожу несколько шурупов. Начинаю привинчивать петлю к дверце шкафа, с силой поворачиваю отвертку.

— Почему Олег не поздоровался?.. — задумчиво спрашивает Мария.

— Не знаю, — резко отвечаю я.

— Не может быть, чтобы ты не знал, Алеша. Ты знаешь.

Я пожимаю плечами.

— Алеша…

— Ну?

— Неужели ты веришь, что он совершил преступление?

Это как раз то, что я боялся услышать. Я уверен, что за минуту до аварии Олег не думал о преступлении. Но Лернер нагнулся к нижнему вентилю, прислушиваясь к какому-то шуму в аппарате. Нагнулся именно тогда, когда этого нельзя было делать: стрелка манометра стояла на цифре 115, то есть на десять атмосфер выше проектного. Олегу следовало, на худой конец, если слова не действовали, силой оттолкнуть его от вентиля. По его словам, все произошло очень быстро, и он не успел оттолкнуть Лернера. Доказательства? Их нет. А что, если мысль о преступлении возникла у Олега именно в ту минуту, когда Лернер нагнулся над вентилем? Ведь для этого не так уж много надо: всего несколько секунд помолчать, глядя на стрелку манометра. Все это слишком сложно. Решающее слово теперь остается за экспертизой: если в аппарате имелись технические неполадки, носившие чисто объективный характер, то Олег спасен.

— Алеша, ты меня слышишь? — снова подает голос Мария.

Конечно, я ее слышу. Но я думаю о том, что она знает меня куда лучше, чем я сам.

— Алеша…

— Что, Мария?

— Ты действительно веришь, что совершено преступление?

— Почему ты так думаешь? — Я делаю удивленное лицо. — Ведь Олег — мой друг…

Мария несколько минут молча ходит по комнате, нервно ломая пальцы.

— Не знаю, Алеша… Но мне кажется, ты слишком мало доверяешь людям. Это меня пугает. Так невозможно жить, пойми…

Нет ничего отвратительнее, чем отвечать уклончиво на ясно поставленный вопрос. Я отвожу глаза.

— Посмотрим, что экспертиза покажет…

— То экспертиза. А ты?

Я не могу понять: она смотрит на меня в упор, то ли со страхом, то ли требовательно. Но ясно одно: она хочет видеть меня не таким, какой я есть сейчас. Я чувствую, что у меня ладони взмокли от волнения. Тянет крикнуть ей: да что ты наконец хочешь от меня!.. Но я молчу. Молчу целую минуту. А потом…

— Ты видишь этот хлам? — Я киваю на нашу мебель. — Стыдно людям показывать. А при желании я мог бы набить этот дом дорогими коврами.

Мария на полуслове перебивает меня.

— Алексей! — это звучит, как «одумайся!». — Знаю, ты честен, бескорыстен… Но ведь этого мало!

Я знаю, что мало. Но теперь это уже не имеет значения. Я пытаюсь свести разговор к мелкой будничной ссоре между супругами.