Сафьяновая шкатулка - [82]

— Хейр, истемирям (нет, не хочу).

Нора не сразу поняла, в чем дело. Неужели ему нравилось обжигать руки кипятком?

— Ну берите же, стакан чистый!

Старик на этот раз вовсе не удостоил ее ответом. Напившись, он отряхнул руки и стал спускаться к реке, слегка сутулясь, но все еще легко неся свое сухощавое сильное тело. Там, внизу, у реки, пощипывал траву стреноженный Араб.

— Нора-баджи, ты зря его просишь, он все равно не возьмет, — сказала младшая из «купчих».

— Но почему?

«Купчихи» смущенно переглянулись.

— Да ты не обижайся, сестра, его уже не переделаешь, такой он человек, темный…

Нора пожала плечами, вернула им стакан и пошла в гостиницу. На душе ее остался неприятный и тяжелый осадок от этой встречи.

В полночь под ивами

…На похороны, кизира собрались почти все сарушенцы и гонимые любопытством многие крестьяне из соседних сел. Были там и Ерем с сыновьями. Был и Бахши. Казалось, вчерашнюю стычку он успел забыть. Изредка перекидывался с Еремом ничего не значащими словами, но не выказывал особого желания объясниться. Ерем отвечал ему примирительно, не искал ссоры: что было, то прошло.

К вечеру, когда все стали расходиться, к Ерему подошел мальчик и сказал, что его зовет Бахши.

— Где он?

— Там, за селом, у родника.

— Он там один?

— Нет, там несколько человек — Вани, Мангас, Саркис. Шашлык жарят, вино есть.

Должно быть, сарушенцы решили помирить врагов, им это надо было для своего же спокойствия. Если не пойти — быть беде.

— Хорошо, скажи, что буду через полчаса.

Придя к себе домой, он приказал жене:

— Приготовь большой кувшин вина, побольше хлеба, сыра и всего. Пусть Левон сходит в загон, приведет хорошего ягненка.

— Куда это ты? — спросила Хатуи.

— Там у родника парни собрались, решили кутнуть немного и заодно нас помирить с Бахши.

— Он тоже там?

— Да. Живей двигайся.

— Отец, возьми меня с собой, — попросил Левон.

— Нет.

— Отец, но…

— Я сказал — нет!

— Тогда хоть револьвер бери.

— Мириться с оружием не ходят, сынок. Да ты не бойся, я ведь там буду не один.

— Не верю я этому человеку, отец.

— Я тоже. Но не идти не могу, потом тебе же в глаза не смогу смотреть.

Сарушенский родник — Наргиз-булаг — был излюбленным местом сборищ деревенских парней и девчат, а по праздникам здесь собирались, чтобы кутнуть. Родник бил из гранитной глыбы, стекая по деревянному желобу чистой, прозрачной, как слеза, струей. В двух шагах от реки в густой тени ивняка бесшумно протекала речка. Небольшая площадка, очищенная от кустов и покрытая редкой травой, вполне соответствовала своему назначению. В углублениях вокруг площадки еще оставались зола и потухшие головешки от прежних костров.

Когда Ерем пришел, здесь уже вовсю горел костер и два человека суетились вокруг подвешенной к дереву бараньей тушки. Собралось человек пятнадцать.

— В честь чего праздник, сарушенцы? — спросил Ерем громко.

Сарушенцы растерялись от такого прямого вопроса: не сказать же в самом деле, что праздник в честь предстоящего примирения!

Неловкое молчание опасно затягивалось. Тогда на выручку сарушенцам подоспел Бахши:

— Это я решил, Ерем, кутнем разок с сарушенцами да заодно позабудем старое. Не первый год знаем друг друга, сам жалею, что вчера так нехорошо получилось, — сказал он, глядя Ерему прямо в лицо. Глаза в колеблющемся отсвете костра светились дерзко и вызывающе, не соответствуя словам.

— Что было, то прошло, — ответил Ерем, не отводя своих глаз. — А дело ты задумал доброе. Что же, принимай и мою долю. Кутить так кутить, — и похлопал по крупу навьюченного коня.

— Обижаешь, Ерем, сегодня я здесь хозяин.

— Кутить так кутить, — улыбнулся Ерем. — Чужой кусок в горло не лезет, если своего не добавлю.

— Гордый человек, — усмехнулся Бахши.

— Уж какой есть. Савад, сними поклажу с коня.

Бахши, натянуто посмеиваясь, отошел к костру. Опустившись на корточки, стал поправлять головешки.

— Признаться, думал — ты не придешь, Ерем. Думал — побоишься…

— А еще что ты думал, Бахши?

— Ничего больше. А сейчас вот думаю, хорошо, что вчера мои парни не прострелили тебе голову…

— Это почему же?

— Да так… не с кем сегодня было бы покутить…

— Что же, в добрый час.

— В добрый час! Почаще бы собираться нам у этого родника, — оживленно, пожалуй, даже слишком оживленно, подхватили сарушенцы, с тревогой прислушивавшиеся к разговору двух врагов.

На дымок и запах шашлыка потянулись еще с десяток крестьян, возвращавшихся с поля. Бахши радушно принимал всех, никому не отказывал. Он был без оружия, и сарушенцы восприняли это как добрый знак, поскольку никто из них до того, как появился здесь Ерем, не был уверен в добрых намерениях Бахши.

Было уже за полночь, а костер все еще горел, сарушенцы, порядком захмелевшие, через силу обгладывали остатки шашлыка. Ночь была теплая, никто не хотел уходить домой: не так уж часто им приходилось вот так, сообща, собираться у родника и пировать вволю. Об этом и шел сейчас оживленный разговор: не худо бы, дескать, хотя бы по праздникам собираться у родника и лакомиться шашлычком. И уж так разговорились, что и не заметили, что за суфрой нет ни Бахши, ни Ерема. Заметили это лишь тогда, когда неподалеку, в темной гуще ивняка, коротко треснул выстрел. Сарушенцы замерли с открытыми ртами, испуганно поглядели друг на друга. И кто-то сказал: