Сафьяновая шкатулка - [11]

Шрифт
Интервал

Размышления Авага в этом месте были прерваны звуками чьих-то шагов. «На этой проклятой земле и отдохнуть полчаса спокойно нельзя!» — сердито подумал Аваг. Он приподнялся на локте и стал ждать. На всякий случай он придвинул к себе кизиловую палку: а ну как это опять Арустам решил поговорить начистоту?

Но это оказался не Арустам.

— Арташес?

— Я тебя уже целый час ищу, — отозвался Арташес, поднимаясь к роднику.

— Ты только из района?

— Нет, был уже дома.

— Ну что, отказали?

Председатель кивнул, то ли отвечая на вопрос, то ли запоздало здороваясь. Он опустился на колени и жадно припал к роднику. Напившись, поднялся, сел и сказал, как бы оправдываясь:

— Кислого мацуну наелся, теперь умираю, пить хочу. — И, зачерпнув пригоршню воды, ополоснул лицо, вытерся носовым платком. — Жарко… Ну что нового в селе?

— Село на месте, — сказал Аваг, — и ничего нового не случилось.

— А ты что это весь в пыли? Упал?

— Нет, с этим сукиным сыном поспорил.

— С каким сукиным сыном?

— С Арустамом.

— Подрались, что ли?

— Пустил, каналья, свиней на свеклу, я составил акт, а он и полез драться да еще акт порвал.

Арташес нахмурился.

— Ну, наверно, свиньи сами полезли в свеклу, не Арустам же погнал.

— Какая разница?

Он действительна не видел разницы — этому и поражался Арташес. Объяснять эту разницу не имело смысла, Авага интересовал результат, а не причина.

— Ну, положим, разница все-таки есть.

Аваг с сожалением посмотрел на него.

— Эх, Арташес, Арташес… Много ты воли дал людям, совсем, значит, распустил. И чего добился? Думаешь, они тебе спасибо скажут?

Это был не первый случай, когда Аваг укорял его в том, что он распустил людей. Уж очень по-своему он понимал, что значит дисциплина. Арташес обычно отмалчивался, думая, что в Аваге говорит в общем-то по-человечески понятное уязвленное самолюбие: был первым, стал вторым человеком в селе. Он бы и сейчас промолчал, но сегодня, после разговора с районными начальниками, он был несколько взвинчен.

— Если заслужу, — может, и скажут. А насчет того, чтобы я их распустил, — это еще как сказать. Ты уже дважды пробовал держать их в кулаке, и ничего путного из этого не получилось. И не могло получиться, когда люди трудятся за страх, они не могут трудиться за совесть. Они все забыли и помнят лишь то, что ты обкладывал их матом при каждом удобном случае, не считаясь с тем, кто перед тобой — женщина, мужчина или старик с седой головой. Власть была в твоих руках, и люди боялись тебя: ты на них кричал, они отвечали тебе ненавистью, а страдал от этого колхоз и те же колхозники.

— Не говори, Арташес, если бы на тебя так же нажимали…

— Если бы и нажимали, я бы так не поступал.

Аваг неожиданно ухмыльнулся.

— Ты наивен, Арташес, очень наивен. Ты умеешь сам себя обманывать так, что иной раз зависть берет!

— Можешь завидовать на здоровье.

Арташес поднялся, отряхнул брюки.

— Ты так и не ответил, Арташес, о чем у вас был разговор в районе?

— Я же сказал: отказали. Будем проводить воду своими силами.

Аваг посмотрел на него так, словно тот спорол несусветную ересь.

— Ладно, я пойду, — сказал Арташес.

— А как с Арустамом быть?

— С Арустамом? Напиши новый акт и на этот раз сам порви… Так будет лучше.

_____

Вечером следующего дня Арташес созвал правление и поставил на обсуждение свое предложение: продать десять старых коров и на вырученные деньги провести воду в село.

— Кому продать? — спросил один из членов правления.

— Вчера, когда я был в районе, встретил Хачияна Симона, у него там с мясопоставками не ладится.

Хачиян Симон был председателем колхоза села Дзорашен, что в двадцати километрах от Гарихача. Это в основном зерновое хозяйство, и довольно крепкое, но минувшей зимой там был большой падеж скота, и теперь Симону приходилось выкручиваться с поставками.

— А кто позволит нам продавать коров? — спросил Аваг Саруханян. — Дело-то незаконное, Арташес. Ты хочешь всех нас под суд подвести, да, Арташес?

— Зачем всех? Если кто и пойдет под суд, то я один, — усмехнулся Арташес.

— Как будто нам от этого легче станет… — усомнился гарихачский счетовод Грачик Аветисян.

— Не будем раньше времени паниковать. Думаю, что до суда не дойдет, поругают малость и на том кончат, там ведь люди сидят, понимают наши нужды. Поставим вопрос на общем собрании колхозников. А пока давайте думать.

Члены правления задумались. Боязно, конечно, продавать на сторону коров, пусть даже и старых. Но ведь зима не за горами, опять будет снег по грудь, люди по такому снегу опять будут ходить к Нерсесову роднику и таскать воду на собственном горбу, и уж конечно если на общем собрании сказать, что есть реальная возможность провести воду в Гарихач, то Голосовать будут обеими руками.

— Нет, Арташес, я против, — снова подал голос Аваг Саруханян. — Я против, братец.

Арташес не стал спрашивать о причине: она и так ясна.

— Еще кто против?

Никто больше не был против, но один воздержался. Это был счетовод Грачик Аветисян, верный страж финансового порядка в Гарихаче.

— Я посмотрю, что решит общее собрание, — сказал он, отводя взгляд от Арташеса и сам не знай, что председатель сейчас даже рад, что счетовод воздержался от голосования: значит, осторожен с деньгами.


Рекомендуем почитать
Пёсья матерь

Действие романа разворачивается во время оккупации Греции немецкими и итальянскими войсками в провинциальном городке Бастион. Главная героиня книги – девушка Рарау. Еще до оккупации ее отец ушел на Албанский фронт, оставив жену и троих детей – Рарау и двух ее братьев. В стране начинается голод, и, чтобы спасти детей, мать Рарау становится любовницей итальянского офицера. С освобождением страны всех женщин и семьи, которые принимали у себя в домах врагов родины, записывают в предатели и провозят по всему городу в грузовике в знак публичного унижения.


Найденные ветви

После восемнадцати лет отсутствия Джек Тернер возвращается домой, чтобы открыть свою юридическую фирму. Теперь он успешный адвокат по уголовным делам, но все также чувствует себя потерянным. Который год Джека преследует ощущение, что он что-то упускает в жизни. Будь это оставшиеся без ответа вопросы о его брате или многообещающий роман с Дженни Уолтон. Джек опасается сближаться с кем-либо, кроме нескольких надежных друзей и своих любимых собак. Но когда ему поручают защиту семнадцатилетней девушки, обвиняемой в продаже наркотиков, и его врага детства в деле о вооруженном ограблении, Джек вынужден переоценить свое прошлое и задуматься о собственных ошибках в общении с другими.


Манчестерский дневник

Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.


Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.


Дневник инвалида

Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.


Разве это проблема?

Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.