Сафари под Килиманджаро - [5]

В глазах Нельсона я увидел страх. Строгим голосом я сказал:

— Если у кого-нибудь заболеет жена, ребенок, мать, отец, — приходите ко мне. Я помогу вам. Вот все, что я хотел вам сказать. Можете возвращаться к своему костру.

Обычно африканцы радовались костру, как дети. Но на этот раз им было не по себе, и они сидели очень тихо. Я знал, почему. Они знали историю с Нельсоном. Знали о нем. И сейчас многое опять поняли. С тех пор они не боялись просить у меня лекарства.

Приходит женщина с искаженным от боли лицом. Показывает воспалившуюся, полную молока, грудь.

— Полечи. Больно. Очень больно…

Знаете, в такие минуты даже в голову не приходит мысль о нашей европейской стеснительности. Думаешь совсем о другом… И испытываешь такое прекрасное чувство.

Вдруг меня перестали называть Белым господином. Начали называть Камуньо. Неплохо, подумал я, это звучит более дружественно, чем Белый господин. Но мне так хотелось узнать, что это означает. И я узнал. Камуньо на языке суахили означает лысый. Не могу сказать, что мне это польстило, но все же я был рад. Я — Камуньо. Я уже не Белый господин.

Однажды около меня остановился Кимури и почтительно мне сказал:

— Мзи…

Я огляделся вокруг, чтобы посмотреть, к кому он обращается. Сначала мне показалось, что он ошибся. Но вскоре меня начали так называть все.

— Я — Мзи?! — спросил я Кимури.

— Да, ты — Мзи, — ответил он серьезно.

Я знал, что на языке суахили так называют пожилых мужчин. Меня это рассердило. Черт возьми, хотя у меня и есть лысина и выгляжу я не бог весть как, но все же я совсем еще не «мзи». Ведь тогда мне было всего тридцать девять лет.

— Ты — Мзи, — повторил мне Кимури еще более серьезно, чем прежде.

Ну что ж, пришлось мне смириться и с этим. И только через год, во время своей следующей экспедиции, я узнал полный смысл этого слова. «Мзи» — это почтенный, старый, опытный и уважаемый господин… С тех пор у меня было много других интересных встреч и впечатлений, но эти воспоминания никогда не поблекнут. Я постоянно вижу перед собой его лицо, когда он произнес: «Мзи»…

Старый, добрый Кимури. Не знаю, жив ли он еще и что он делает. Но в моих воспоминаниях он будет жить всегда. И в моих рассказах… Да, с Кимури мы еще встретимся в других главах. Он открыл мне тайну своего племени. А для белого человека — это высшая награда. Но об этом в другой раз…

В корзине над рекой Кагерой

Рождественские праздники и новый 1971 год я встретил самым необычным образом. Мы разбили лагерь, но отлов зверей еще не начинали, так как земля была сырой. Заканчивался сезон дождей, и буш утопал в зелени. Трава была высокая — метр, а может быть, и выше. Нужно было дождаться, пока она высохнет, чтобы можно было ее поджечь. В некоторых местах, где мы охотились, мы сначала выжигали траву. Близилось Рождество, и тогда я впервые понял, какой может быть мучительной и нестерпимой тоска по дому. Она охватывает человека неожиданно, от нее нет спасения, а в душе такая пустота, как-будто вымер весь свет.

— Я должен уехать, — сказал я в тот день Тому. Том Манн был главой фирмы и нашим коммерческим партнером.

Если человек говорит такое среди дикой, нетронутой природы, вдали от цивилизации, то тот, кому он говорит, поймет, что вы собираетесь домой, что вы сыты всем по горло.

— Джо, — испугался он.

— После Рождества я вернусь. Ведь ты знаешь…

— Знаю.

Том Манн внимательно посмотрел на меня, а потом сказал:

— Джо, я знаю, что это такое, я знаю, что никакие слова тебя сейчас не удержат. Даже если я тебя запру в загон для слонов, ты все равно разнесешь его и уйдешь. Голодный, без воды, ты бы все равно добирался до дому.

Потом мы долго молчали. Термометр показывал шестьдесят градусов на солнце, а мне слышалось завывание метели, а под ногами — скрип снега.

— Поезжай, Джо, — сказал, наконец, Том Манн. — Только я не могу себе представить, как ты эти сорок тысяч километров преодолеешь за такой короткий срок.

Действительно, это было невозможно. Но у меня был свой план, как провести Рождество. Об этом я сказал ему. Когда я, за пять дней до сочельника, садился вечером в джип, он сказал мне на прощание:

— Джо, не забывай, что ты едешь не на прогулку, где встретишь только нарядных девушек.

Рассеянно выслушав его наставления, я отправился в путь. Я не думал об опасности, я не думал об усталости. Буш мне казался белоснежной равниной с мириадами сверкающих снежинок.

Знаете, у меня часто бывали такие минуты, когда мне хотелось поговорить вслух на своем родном языке. Я разговаривал сам с собой, но этого мне было мало. Сейчас мне хотелось побыть с тем, с кем бы я мог поделиться своими воспоминаниями о доме и кто бы меня понял. У жены нашего посла в Уганде есть брат, который уже несколько лет работает врачом в диких лесах Танзании. Вот у него мы и решили все вместе провести рождественские праздники. Погрузив машину на пароход, который переправлялся через озеро Виктория, мы радовались необычности предстоящих праздников.

Трудно описать чувство, с которым мы подходили к одинокой хижине — жилищу врача. Поблагодарив африканца, который нас привел сюда, мы хотели остаться одни. Но он не уходил. Спрятавшись в густом кустарнике, он следил за нами, ждал, что будет дальше.