Сафари - [98]
Тут понимаешь, какое огромное значение имеет Ньяса для этой страны, узкой полоской вытянувшейся вдоль озера. Когда колонизаторы, захватывая африканские страны, придумывали им свои имена, то обычно делали это неудачно. «Родезия», «Золотой Берег», «Берег Слоновой Кости» — от этих названий попахивает колониальным разбоем и безвкусицей. Но прежнее название Малави — Ньясаленд, — по-моему, менее неудачно. Малави, действительно, «страна Ньясы». Озеро — главная транспортная артерия и кормилица страны, фабрика ее климата и поставщик воды, основное, что притягивает сюда туристов.
Самый большой населенный пункт крайнего севера Малави — Каронга, огромная рыбацкая деревня, носящая имя одного из правителей марави. Об этом селении Мануэль Баретт упоминал еще в 1667 году. Его жители бойко торговали по воде с другими приозерными районами и добирались даже до Софалы.
Не знаю, чем торговали они тогда, но сейчас торгуют исключительно рыбой. На берегу под пальмовыми навесами раскинулся большой рынок. Из двухсот двадцати видов рыб, обитающих в Ньясе, здесь ловят в основном вездесущую телапию и смахивающую на карпа нчилу. Иногда на прилавках в груде водорослей попадаются удивительные на вид создания: машет длинным хвостом электрическая рыба-кот, бьется на земле рыба-тигр, которая получила свое название, наверное, не столько за расцветку, сколько за кровожадность. Рыбка эта небольшая, граммов на восемьсот, но треть ее веса приходится на огромную голову-пасть, утыканную саблевидными зубами.
Во времена правления Каронги рыба-тигр была у марави и судьей и палачом. Обвиняемого бросали в реку, кишащую этими хищницами. Если рыба почему-нибудь не набрасывалась на человека, его оправдывали. Если же накидывалась, то через час-другой где-нибудь ниже по течению к берегу прибивало начисто обглоданный скелет.
На третий день моей жизни в Каронге у пристани появился флагман ньясской флотилии пароход «Илала II». Поскольку дальше на север ехать было некуда — в двадцати километрах от «рыбной столицы» уже начиналась Танзания, — то пароход предоставлял мне прекрасную возможность не возвращаться на юг той же дорогой, а совершить путешествие по озеру. Найти хорошего шофера среди бывших «шибало», без дела слонявшихся у пристани, не составляло труда. Мы договорились, что лендровер будет ждать меня в Салиме, на юго-западном берегу озера.
Пароход здесь, как такси. По просьбе пассажиров останавливается у любого селения, швартуется лишь для того, чтобы скинуть два-три ящика в деревенскую лавку или забрать у местных торговцев мешки с сушеной рыбой или рисом. Рис недавно начали сеять на землях, которые периодически заливает капризное озеро.
Ньяса на языке чиньянджа означает «великая вода». И действительно, когда плывешь посреди озера, особенно чувствуется его величина. Малавийский берег совсем не виден. На танзанийском в сизой дымке проступают лесистые горы Ливингстона, или Уикинга, как называют их местные жители. Отсюда, с озера, они кажутся высоким гребнем. Но незадолго до этого я ходил по Уикинге и теперь знаю, что видные с Ньясы гребни на самом деле плоские вершины расчлененного эрозией горстового массива. Горы Ливингстона — огромный кусок, отторгнутый сбросами от восточных плоскогорий.
Узкое и длинное озеро, зажатое высокими горами, — это своеобразная аэрогидравлическая труба. Слабые пассаты, дующие со стороны Индийского океана, перевалив через Уикингу, обрушиваются на озеро и вызывают на нем настоящий шторм. Сейчас до шторма еще далеко, но ветер все-таки довольно сильный, и капитан «Илалы» все время с беспокойством поглядывает на восток.
Капитан — средних лет индиец, вернее, гоанец, узнав, что я русский, пригласил меня к себе в каюту, потом на мостик; в течение двух дней он не переставал опекать меня. Кто-то из его дальних родственников в Индии учился в Советском Союзе, и теперь через меня он хотел отблагодарить нашу страну.
— Ведь Марарджи был первым в нашей семье, кто получил высшее образование, — все время повторял он. — А теперь я стал первым капитаном, показывающим это озеро русскому человеку.
Капитан не новичок: он плавал из мозамбикских портов в Пакистан и Индию, водил баржу по Замбези. Но Ньяса, как он рассказывает, не уступает по коварству океану.
— Если бы вы знали, в какой ад превращается это красивое озеро, когда с гор обрушивается мвера— «бешеный ветер», — говорит он. — Самое страшное даже не волна, а шум, дикий свист, с которым он проносится над водой. Впечатление такое, что завыли все злые джинны. Под конец, за несколько минут до того, как утихнуть, ветер поднимает водяные смерчи. Я не раз видел, как рыбацкие лодки, словно щепки, взлетают вверх на вершине крутящегося водяного столба, а потом летят вниз. Всего один раз мне удалось спасти рыбака из такой летающей лодки.
Лодки на Ньясе очень интересной формы: бревно, в котором прорезана узкая щель. Внутри эта щель расширяется, бревно полое, и туда можно сваливать и рыбу и снасти. Но сесть в такой лодке невозможно, можно только стоять, всунув в щель расставленные ноги. Это неудобно, но зато, когда над озером поднимаются смерчи, такую лодку меньше заливает водой.
