Сады и пустоши: новая книга - [56]

Организовывали это все околоцерковные проходимцы, повязанные с попами, но образовавшие секулярный фасад. У нас не было никакого контакта, кроме получения денег и объяснения, что сегодня тебе выпишут 500, триста из них отдашь, а потом тебе в следующий раз подкинут. В среднем на круг в месяц выходило рублей 200 — по тем временам огромные деньги.

Я покупал книжки. Появился очень интересный «книжный» человек — Якубович. Забавный, кормивший книжной спекуляцией семью, состоявшую из десяти, по-моему, увечных братьев и сестер, не способных работать, и еще дед с бабкой, кажется, у него были. Маленький несчастный и очень серьезный еврей с чудовищно громадным портфелем, набитом книгами.

К нам часто заходил Якунин, который в тот момент был откуда-то изгнан и потерял приход.

Работа была дико тяжелая и вредная.

Под куполом Всехсвятской церкви были фрески XVIII века тончайшей лессировки. Эти фрески в 1947 году ученики сталинской академии художеств замазали маслом — грубое масло миллиметровой толщины и полная фигня, китч.

Надо было накладывать тампоны, пропитанные нашатырным спиртом: масло «рыхлело» от нашатыря. Потом убирали тампон и скальпелем снимали масло. Главное было снять масло так, чтобы не продрать до камня лессировочную живопись. Пары собирались под потолком, и приходилось сидеть в пузыре нашатырных испарений. Сидишь на лесах, как петух на заборе, в неудобной позе, руки затекают, и медленно счищаешь скальпелем масло. Восемь часов с перерывом на обед.

Мы выходили на маленькое кладбище при этой Всехсвятской церкви, садились на могильные плиты, разворачивали из платочков принесенную с собой еду — бутерброды, вареные вкрутую яйца, — ели и дальше чистили.

Требовалось достаточно крепкое здоровье, потому что пары никуда не уходили, скапливались под куполом, голова сильно болела, и руки быстро затекали. Не всегда удавалось достичь ювелирной точности, чтобы не сцарапать, но мы старались. Длилось это все год или чуть меньше.

На каком-то этапе я понял, что работа непостоянная, надо иметь приработок, и мы стали сдавать одну комнату. Сдавали ее некоему питерскому фарцовщику Шурику — его привела Лорик, которая всегда приводила левых стрёмных персонажей. Питерский Шурик фарцевал иконами. Любопытный материал для изучения фарцы.

И вот пропал Шурик. Мы узнали, что он в узилище, в дурке за решеткой.

Во втором часу ночи звонок…

Мы открываем дверь — и на пороге наш Шурик в больничной пижаме, похож на Буратино, востроносый, питерская белая моль, рыжеватый блондинчик. И с ним цыганского вида крепкий, безумный молодец, в котором как бы все время подкипало, дикий подогрев внутри.

Они прошли, сели и рассказали историю вызволения Шурика.

Товарищ, его привезший, оказался вором. Парень лет 30, словно нанюхавшийся кокаина. Они вместе сидели и настолько хорошо закорешились, что вор решил Шурика вытащить. Он заплатил таксисту, подогнал «Волгу», накинул в определенный час на решетку трос, «Волгой» сорвал решетку с окна. Шурик выскочил из окна, сел в «Волгу», и они на дикой скорости, грохоча решеткой за собой, улетели по улицам Москвы.

С этим вором мы еще долго беседовали, я его расспрашивал про его «бизнес»:

— Ты когда ходишь по квартирам, ты что берешь?

— Я беру телевизоры и холодильники.

— И что ты прямо прёшь с какого-то этажа с холодильником?

— А что? Рублей 300.

— Мог бы брать ковры, скульптуры, картины там.

— Нет, это нужен профессионал. Это не мой мир. А я откуда знаю, что это такое. Может, это вообще ничего.

— Ну ты бы мог заняться темой, изучить. Ведь ты же понимаешь, что мимо носа у тебя многие тысячи рублей проходят. И это гораздо проще выносить, чем холодильник.

— Как-то мне не до того. Не моё это.

Потом он рассказывал, как шел на похороны своей матери, зная, что там его будут пасти. ТТ холодил руку, он смотрел со стороны, не подходя близко, зная, что агенты его подстерегают, и потом ловко отвалил. Мне очень понравился парень, он был абсолютно безумным.

Вокруг жили удивительно занятные люди.

Старый жулик Миша Перченко занимался иконами. Он явился ко мне в дом по наводке Дудинского году в 68-ом. Потом он сбил какую-то девушку на машине и сел на несколько лет. После 78-го года я его не встречал.

Это был удивительный типаж. Выдавал себя за фрейдиста.

У Миши была любовница Джинджи из итальянского посольства — потусторонняя уродина. Она приехала в Россию, чтобы лишиться девственности. Он лишил её девственности, брал у неё деньги. Джинджи, когда они явились ко мне на Гагаринский, ездила на «жуке».

При мне она его страшно унижала.

— Вы не представляете каким он был, когда впервые явился на мои глаза, — он был в синем французском костюме, заправленном в сапоги!

Лена прозвала его Рыбом: не Рыба, а именно Рыб. У неё была склонность давать кликухи. Она углядела в нем холодную рыбью влажную природу. А Джинджи, увидев, что со мной перспективно иметь дело, начала делать мне подарки.

Она меня спросила:

— Что вам привезти?

Я её попросил полное издание Ветхого и Нового Завета на латыни с имприматуром Ватикана. Она привезла. Потом она мне подарила переиздание восьмитомника Соловьева со старой орфографией и золотым теснением.