Сады и пустоши: новая книга - [47]
Поворотным пунктом стало то, что она решила писать рассказы. Она их читала Мамлееву и мне. А Мамлеев эти рассказ у неё переснимал и читал их Вале Провоторову и Головину. Валя Провоторов был очень заинтересован, а Головин попросил познакомить его Леной, потому что это очень круто. Вот с этих рассказов, я думаю, всё и началось. Началась влюбленность Жени в неё и наоборот. Он её полюбил за эти рассказы, он увидел в ней более крутую фигуру, чем он сам. Просто она как женщина слабее, но он с ней вел борьбу, соперничал.
Гражданкин был всегда рад передать очень точно, слово в слово то, чем его нагрузят. И Женя специально сказал для передачи Лене: «На что рассчитывает эта тварь?!»
Когда она услышала это, то очень светло улыбнулась.
Знакомство с Мамлеевым
На личном фронте у меня было так: Лена родила сына, а мне после армии и тюрьмы категорически расхотелось заводить семью, вписываться в ситуацию «молодая семья».
Как только я увидел кричащего младенца, все мое глубокое, взлелеянное в течение всего детства отвращение к прокреации[99] всколыхнулось, и я почувствовал глубокую ненависть к детям, к женскому, к семье, к коляске, к бутылочкам с питанием, к омерзительному запаху детей. И конечно полное и безусловное разочарование в Лене. Через некоторое время и мне и ей стало очевидно, что у нас ничего не получится. Конечно же она воспринимала это как предательство.
Но, с другой стороны, мы не договаривались про жизнь с детьми. Короче говоря, я остался в несколько неприкаянном виде.
Когда я оказался в Москве после армии, встал вопрос о том, как жить дальше. Надо сказать, что меня комиссовали через статью «семь-бэ»[100]. Это психопатия. С такой статьей невозможно было восстановиться ни в одном вузе, где имелась военная кафедра. А военная кафедра имелась практически во всех гуманитарных вузах. Но несколько попыток мы с бабушкой сделали. Съездили в скромные институты типа пединститута имени Крупской.
Она ходила в приемную комиссию, общалась, а я сидел в коридорчике. Но толку не было, потому что понятно: ну какой советский вуз возьмет человека, изгнанного из советских вооруженных сил с большим скандалом? Но оказалось, что и устроиться на работу не так-то просто.
Нашел я было хорошую работу — диктором на радио ВДНХ. Приехал в дирекцию, обаял за короткий срок всех баб, которые там сидели. Им понравился мой голос, как я говорю, мой стиль. Встал вопрос о документах. Тут-то и выяснилось, что в военном билете стоит отметка, что я комиссован по «семь-бэ».
Первый отдел выкатывает глаза и говорит:
— Вы что, с ума сошли? Вы на режимную работу хотите устроиться. Диктором на радио ВДНХ! Вы представляете, что будет, если вы вдруг антисоветчину на весь ВДНХ начнете нести? С вас же спросу нет, нам придется отвечать. Вы призовете к свержению советской власти — и вам ничего не будет: у вас «семь-бэ».
Честно говоря, я даже растерялся:
— Вы знаете, масштаб-то маленький. Если бы на весь Союз, а то ВДНХ какое-то.
Он говорит:
— Зато ВДНХ — наш сегмент ответственности. За Союз мы не отвечаем. Но здесь мы сделаем все, чтобы такие, как вы, не дорвались до микрофона.
Девки, которые со мной беседовали, помрачнели, стараясь не смотреть мне в глаза, холодно подсобрали мои бумажки и вернули их: «Спасибо, но… Жаль. Жаль…».
Тут я понял, что, оказывается, не всё так просто: уйти-то из цепких когтей советской армии легко, а вот залезть обратно в мышиную норку после того, как спасся от товарища филина, уже посложнее.
И вдруг мамина подруга, которая работала редактором в издательстве «Медицина», говорит, что у них в издательстве есть место корректора.
О, счастье! Берут в издательство! Уборщиком? Нет, не уборщиком — корректором! На интеллигентнейшую профессию корректора. Замечательно!
Я пришел туда. Это была, конечно, чудовищная, нуднейшая, абсолютно бессмысленная работа по орфографической правке каких-то идиотских медицинских текстов, в которых я не понимал ни слова, потому что они были написаны на чудовищном жаргоне. Надо было править опечатки и расставлять запятые в статьях для медицинских журналов.
Все было бы плохо и безнадежно — тем более что платили они 60 рублей, — если бы там не было Ильи Москвина, племянника знаменитого актера. Бородатый мужик, живший в какой-то полукоммуналке с только что обретенной молодой женой из «лимитчиц». Он обитал в переулке напротив юношеского входа в Ленинку, в графском особняке. Какой-то коридорчик и две комнаты. Он там вел какой-то непрерывный ремонт. Девку свою он держал в черном теле. Я ее видел мельком: она чуть ли не «барин» ему говорила.
Когда я к нему приходил, все было засыпано мелом, сесть было некуда. А когда он приходил в издательство «Медицина», у него на заднице были такие белые концентрические круги от пружин на диване.
Он был не лишен юмора. И самое его ценное качество — колоссальная фонотека Лещенко, Морфесси, Паниной, — весь тот романтический хтонический разгул, так мне близкий с самых нежных лет. Я освежил любовь к Лещенко за счет встречи с Гайдаром в университете, бубнившим себе под нос «Стаканчики граненные» или «У самовара я и моя Маша». И вот мы у Москвина собирались и слушали.
«Познание смыслов» – это новое, принципиально переработанное издание «Разговоров с Джемалем», книги, в содержание которой легли все телевизионные передачи на канале «Радио-медиаметрикс» с одноименным названием. Выпуски данных программ вел журналист канала Олег Дружбинский. Передачи начали записываться в январе и закончились в октябре 2016 года. Практически каждую неделю, в один определенный день, Гейдар Джемаль выходил в эфир, чтобы раскрыть в той или иной степени на протяжении часа тему, которую он сам определял для этой программы.
Гейдар Джемаль — интеллектуал с международной известностью и контркультурным прошлым. Собрание его философских работ и лекций разрушает множество популярных стереотипов. Современное мусульманское мировоззрение предстает перед нами во всей своей парадоксальности. Религиозная миссия пророков противопоставляется клерикальной практике жрецов. Противоборство Системы и Восстания превращается в вечную проблему для каждого из людей, слово «традиция» обретает взаимоисключающие значения, а единобожие указывает на уникальный выход из постмодернистского тупика.
Данный сборник бесед и исследовательских работ участников научной группы Исламского комитета под руководством Гейдара Джемаля посвящен развитию идеологии политического ислама в ХХ веке. Статьи членов Центра изучения конфликта, раскола, оппозиции и протеста посвящены, в частности, анализу взглядов видных теоретиков политического ислама – таких, как Сейид Кутб, аятолла Хомейни, Али Шариати, Калим Сиддыки. Вниманию читателя также предлагаются исследования, посвященные «черному исламу» и католической теологии освобождения.
Главная проблема современного человечества — исчезновение идеологии протеста. Протест есть как инстинкт, как практика, однако алгоритм протеста ликвидирован вместе с демонтажем классического марксизма. Марксизм на поверку оказался просто крайне левой формой либерализма. «Преодоление отчуждения» по Марксу на деле сводится к устранению трансцендентного измерения человека: человек должен, с точки зрения левых, стать вполне имманентным самодостаточным существом, растворенным в объективной реальности. Это тупик! Начнем протест с чистого листа: доведем отчуждение человека до абсолютной степени.
Человечество раньше никогда не стояло перед угрозой оказаться в мусорной корзине Истории. Фараоны и кесари не ставили таких задач, их наследники сегодня – ставят. Политический Ислам в эпоху банкротства «левого протеста» – последняя защита обездоленных мира. А Кавказ – это одна из цитаделей политического Ислама. … Теология в Исламе на протяжении многих столетий оставалась в руках факихов – шариатский юристов… Они считали и продолжают считать эту «божественную науку» всего лишь способом описания конкретных действий, предписанных мусульманину в ежедневной обрядовой и социальной практике.
«Фузеи» и «карамультуки» — название старинных кремневых ружей: первые стояли на вооружении регулярных армий, вторыми же пользовались пастухи и охотники Центральной Азии и Кавказа. Российская империя — «тюрьма народов» — вырастала из смертельного диалога этих стволов в дни Суворова и шейха Мансура, Ермолова и шейха Шамиля, Скобелева и защитников Хивы и Коканда… Тексты в данной книге — это свидетельства нашей эпохи, в которой беспощадно противостоящие друг другу силы встречаются перед началом генеральной битвы, обмениваясь до времени одиночными выстрелами из укрытий.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.