Сады и пустоши: новая книга - [3]

И вместо Post Scriptum:

Первая книга озадачила читателя постапокалиптической пустошью на обложке: а как же «сады» в названии?! Понимая, что выбор обложки дело не простое, обратился к любимому художнику Джемаля — к Адилю Астемирову. Впечатляющий ответ содержит то, чего так не хватает в моём «предисловии»: там есть слово о самом Джемале. Поэтому приведу часть письма, сохраняя своеобразный эпистолярный стиль художника и его пунктуацию.

[…]давать какие-то советы, объяснять на пальцах возникающие образы будет очень странно и сложно… всё очень сложно… я знаком с несколькими неотреда ктиро ванным и фрагментами текста… кроме самого текста, там существует ещё и ситуативный контекст… некоторая сумеречная зона… зона, где главный герой переступает последний порог… незримую полосу-границу… такая зона, где уже нет суши, но ещё не океан… знаешь, в тех небольших фрагментах, которые я читал… вся текстура текста насыщена бесценными самородками, россыпями бесценных отражений Гейдара… я не раз говорил, что сама фигура Джемаля — это материализованная невозможность в окружающем нас мире, нереальная реальность…

сам Гейдар, к сожалению, не видел текста… не редактировал его… что бы он сохранил, что бы изменил, что бы вообще удалил — нам уже не дано знать… всё очень сложно… как не повредить, вынося на поверхность все эти бесценные самородки, как экспонировать их, как задать нужную проекцию исходящему из них свечению… в этом я вижу сверхсложность вашей задачи…

ладно, теперь про обложку… главное — не дай художнику(кам) идти по простому пути «дубовых» ассоциаций типа „пустошь — это пустыня, сад — это липкий фруктовый дастархан"… также, если вдруг будешь работать с художником — „запредельным интеллектуалом", по возможности удержи его от визионерских репрезентаций в стиле „пустоши — это жуткие картинки постиндустриального апокалипсиса или инфернальные лавкрафтовские ландшафты а ля плато Ленг (ну как же без него!), а сады — это, конечно, сады рая, джаннат аль-фирдаус, не меньше"… мне кажется, все эти изобразительные ходы приведут в уже давно заезженный, битый-перебитый визуальный штамп, примитив… как сказал бы сам Гейдар, „в посюстороннюю пошлость"…

и что делать? как нам быть с Гейдаром? с его нереально реальной личностью?…сложная задача…

…я попытался набросать какой-то возможный вариант… „ориентировку"…как примерно я вижу обложку „садов и пустошей"… переработал фрагмент своей работы из дневника переходов-перемещений, из проекта "The diary of transitions" 1998 года… в посланном тебе наброске всё построено на полустёртых образах, мерцании цвета и т. д…

да, я понимаю, для печати такие изображения слишком сложные в воспроизведении… но и, возможно, более точные для визуального образа растворяющихся во времени узоров-паттернов человеческой памяти…

в общем, будешь делать обложку, моё мнение — лучше двигаться в эту сторону… сам смотри […] Адиль

Предложенный Астемировым «возможный вариант» я отправил как есть на обложку. Джемаль бы одобрил.

Ахмед Магомедов

«Ни одна душа не понесет чужого бремени»

Во имя Господа Милостивого и Милосердного!

Люди умирают не потому, что они заболели, состарились или просто устали жить, а уходят потому, что кончается их эпоха. Они уходят целыми парадигмами, блоками, пластами носителей определенной матрицы.

Впервые эта идея пришла мне в голову, когда мне позвонили на Народную, — в коммуналку, где телефон нахальнейшим образом висел в тупичке, в коридоре напротив входной двери, и где местная фауна исписала штукатурку телефонными номерами, — и сказали, что умер Высоцкий.

У меня возникло острое ощущение, что Высоцкий умер не потому, что он употреблял наркотики или его затравили, а потому что ушло его время — сколько бы ему ни было лет. Начиналась особая эпоха 80-х с новой ментальностью, в которой его романтике, образам, метафорическим ходам, его искреннему, в общем-то, пафосу не было места.

Его матрица кончилась.

Речь идёт о людях, обладающих особой чувствительностью, встроенных во время, и для них время имеет значение.

Размышляя над своей биографией, отчетливо вижу, что я — не человек времени.

Я человек, который выражает сюжет, — человек, который появляется в конце пьесы, подводя итог. Как у Шекспира появляется некто и говорит, что четыре капитана несут Гамлета.

Я как раз тот человек, который говорит, что Гамлета уносят.

Я участник сюжета, но я вне сюжета.

Куча народу существует просто как ботва. Они живут из 70-х в 80-е, из 80-х в 90-е, но ничего с ними не делается. И в зоопарке десятилетиями живут пингвины и страусы.

Но Высоцкий не мог жить в 80-е годы, а после 1991 его и представить трудно, — в постмодернистскую эпоху фальшивых бандитов и фальшивых ментов. Он создал галерею образов советского народа. У него есть и пожарники, и полярники. Каждому он посвятил песни. Но всё это исчезло, растворилось. Что ему еще делать? И он ушёл.

Люди уходят не когда угодно.

В феврале 1987 умер мой отчим, светлейший князь Амилахвари, который не воспринял бы ничего из последующего. Для него оскорблением был бы весь 1987 — он ушел в самом начале года. Он ушел, когда у него еще оставались иллюзии, спровоцированные 1986 годом.