Сады и пустоши: новая книга - [2]

Да, всё это можно было бы просто исправить и подготовить второе издание. Но ведь проблема не только в этом.

Главная проблема: никто не знает, что из сказанного в записях Джемаль допустил бы к печати! Ведь кураж рассказчика заведомо предполагает выход за некие границы — именно это называется «не для печати». В публичном пространстве (а книга к таковому относится) Джемаль был довольно сдержан в переходах на личности и в персональных оценках предпочитал самые деликатные формулировки. Но в приватной обстановке — а видеозаписи носят очень «домашний» характер — Джемаль позволял себе весьма нелицеприятные зарисовки.

Поэтому при компиляции текста требовалась особая осторожность в тех случаях, когда Джемаль отзывается о ком-то не самым лестным образом или вспоминает неприглядные для кого-то эпизоды.

Правда, надо признать, что люди и события периода зрелого и «позднего» Джемаля достаточно «подсвечены и засвечены» в многочисленных устных и письменных описаниях, перекрестных воспоминаниях и даже солидных исследованиях. И там волки такие битые, что переживут любые эскапады чьей бы то ни было памяти. Ведь Гейдар и сам бывал «под обстрелом».

Сложнее с воспоминаниями о людях его школьной юности и ранней молодости. И здесь неоценимую помощь оказал нам Алексей Владимирович Юрасовский, который проучился с Джемалем десять лет в одном классе и поддерживал близкие отношения еще лет тридцать после школы. Мы не просто положились на память Юрасовского: он, в свою очередь, сверялся с одноклассниками и однокурсниками — теми, кто жив. Правда, надо признать, что Джемаль в воспоминаниях неожиданно язвителен и порой просто несправедлив и по отношению к самому Алексею Владимировичу. Что довольно странно: кто общался с Гейдаром последние десятилетия, помнит, что он всегда тепло и даже с некоторым почтением вспоминал Юрасовского (всегда по фамилии, кстати). Впрочем, к чести Алексея Владимировича, его больше заботило не это, а то, как представлены остальные спутники и спутницы их юности. Как мы и предполагали, в своих воспоминаниях о юности Гейдара не раз подводит память, порой подставляя своими причудливыми кульбитами. Неточности в деталях быта, биографий и именах неизбежны, но встретились эпизоды, которые имели место просто в другой жизни и с другими героями. Надо ещё добавить, что последние годы Джемаль был вынужден принимать сильные обезболивающие средства, что никак не способствует релевантности автобиографической памяти.

Поэтому детали рассказов о школе и годе обучения в университете выглядят здесь несколько иначе, чем в той, первой книге. Но я здесь ничего не писал за Джемаля: позволялись только мелкие исправления в рамках редакторских полномочий, комментарии в сносках или пассаж из устного рассказа просто не попадал в итоговый текст. Этого требовала ответственность не только перед автором, но и перед теми, кто упомянут в издаваемой книге, — многих из них уже нет в живых и у многих растёт уже четвертое поколение потомков.

Теперь в целом о создании этой книги — новой.

При работе над текстом пришлось исходить из того, что лишь единицы роликов представляют собой цельный монолог. А ведь Джемаля в абсолютном большинстве видеосюжетов перебивают вопросами, репликами, а порой его рассказ просто трансформируется в беседу. Но в первой книге вопросы и реплики исчезли вместе с собеседниками и при этом остались ответы, которые порой выглядят бессвязными нелогичными вставками. Да и сам Гейдар позволяет себе по ходу рассказа вольную смену темы, «перебивки» и «флешбэки», — то, про что сам Гейдар говорил: «мысль скачет, как блоха». Добавим еще неизбежные для затянувшегося проекта повторы: автор порой просто не помнит, что уже говорил то или это, и повторяется — и эти повторы, кстати, присутствуют в первой книге. Поэтому нельзя было расшифровку одной видеозаписи рассматривать как неделимую единицу текста или «главу», и выкладывать её как есть.

При компиляции текста новой книги за основу уже не брались видеозаписи целиком. Каждая новелла в данном проекте представляет собой «монтаж» фрагментов из различных бесед, объединенных общим контекстом, — так, собственно и получался целостный рассказ. При таком подходе перемещенные пассажи парадоксальным образом оказывались не вырванными из некоего контекста, а, наоборот, обретали его — порой самым неожиданным образом. Напомню, что исчезновение из текста «интервьюера» или собеседников Джемаля способствовало невнятности прежнего контекста, в котором пребывала та или иная часть текста. Отсюда, кстати, и странноватые пассажи и фразы, которые на самом деле были просто ответными репликами скрытому визави. В новой книге многие отрывки, а порой и отдельные предложения и даже фразы, перемешаны и вплетены в ткань повествования так, чтоб по возможности не виднелись «лоскуты» и не торчали «клочья», коими пестрят распечатки записей.

Конечно, в повествовании есть шероховатости — иногда просто неустранимые: автора нет с нами. Бросается в глаза местами неполнота, незавершенность рассказов. Выше я писал, что автора порой подводит память в деталях: помним, что Джемаль уже был смертельно болен во время записей. И, увы, мы так и не узнали, что он всё же говорил «для печати», а что нет. Но очевидная незавершенность проекта автором не мешает наслаждаться словом Джемаля — пронзительным, шокирующим, порой просто выбивающим почву из-под ног нынешних знатоков «объективного мира».