Садовник - [36]
Шефы снова засмеялись и зааплодировали.
– У нас, правда, перчаток нету, но вы уж постарайтесь! – дядя Леша сунул мегафон председателю и пошел к дому.
Шефы веселились и радовались почти как дети.
В дом постучали.
– Да, – сказал дядя Леша и положил под зажженную настольную лампу свою клетчатую рубаху и новую заплатку к ней.
– Можно? – услышал он за дверью женский голос. Мягкий, спокойный, усталый и терпеливый.
Дядя Леша молчал и не двигался.
– Можно? – повторил голос, и дверь осторожно открылась. На пороге стояла руководительница шефов, она улыбалась.
– А-а, – чуть улыбнулся в ответ дядя Леша. – Вера Васильевна…
– Виктория Васильевна, – поправила руководительница, впрочем, кажется, совсем не обидевшись. – А я думаю, дай зайду напоследок… А то ведь так и не удалось поговорить…
– Да я сам собирался выйти… – сказал дядя Леша. – Рубаха вот порвалась… Не знаю, как вас всех и благодарить… – голос дяди Леши был хриплый, севший. Он улыбнулся. – Охрип вот… Каждому пока объяснишь… Все-таки много у вас непонятливых людей, Виктория Васильевна… Вроде ученые…
– Ученые, ученые… – улыбаясь, громко повторила Виктория Васильевна. – Это мы вас должны благодарить, Алексей Алексеевич…
Она подошла к этажерке, глянула на кипу журналов «Садоводство», взяла в руки бронзовый бюстик человека – в шляпе с бородой.
– А кто это? – удивленно спросила она. – Как будто знакомое лицо.
– Так Мичурин! – улыбнулся дядя Леша.
– Ах, правда! – удивилась Виктория Васильевна. – В школьных учебниках был его портрет. Помню, когда учительница про него рассказывала, я так загорелась! Набрала косточек от сливового компота и во дворе посадила. Представляете? И тут у вас Мичурин. – Она смотрела на корешки толстых книг. – Это что, он все написал?
Дядя Леша кивнул.
– Можно?
Виктория Васильевна вытащила книгу, и вместе с ней выдвинулась наклеенная на картон фотография. Так фотографировали в конце сороковых – начале пятидесятых: задником служила клеенка, нижний край которой лежал, чуть загнувшись, на дощатом плохо выметенном полу. Какой-то дворец с балюстрадой и озеро с плавающими лебедями и круглой беседкой на краю, острые кипарисы в отдалении… Дядя Леша был в своем костюме с наградами: два ордена Славы и медали. Рядом сидела Тоня, красивая, в красивом же модном платье трофейного шелка. На коленях их сидели дети. У дяди Леши – улыбающаяся девочка, у Тони – немного испуганный, верно, только из парикмахерской, подстриженный «с чубчиком» мальчик.
Дядя Леша терпеливо молчал. И Виктория Васильевна молча вернула фотографию на место.
– Я присяду? – спросила она.
– Конечно-конечно! – смутился дядя Леша и пододвинул ей стул.
– Знаете, – заговорила Виктория Васильевна, – смотрела я на эту всю уборку и завидовала. Думала, знаете, что? Бросить все к чёрту – лабораторию, диссертацию, общественную работу! Поехать вот так куда-то и работать в саду. Вырастить, знаете, свой сад!
Дядя Леша понимающе закивал.
– Дело ж хорошее, конечно… Только сады тут сейчас не очень-то сажают. Что не вымерзло, то вырубили. А заново сад разбивать потяжельше будет, чем за старым ухаживать.
– Да… – задумчиво произнесла Виктория Васильевна.
Дядя Леша молчал.
– Да… – повторила она. – Непросто, оказывается, быть и садовником.
– Так я не садовник, – не согласился дядя Леша. – У меня должность – бригадир садоводческой бригады. Садовод…
– Странно, – удивилась Виктория Васильевна. – А я думала, садовод – кто новые сорта выводит… Ну вот Мичурин, например… А кто ухаживает за садом, бережет его, тот – садовник…
Дядя Леша молчал, удивленный.
– Может, оно и так, – негромко произнес он. – Так что ж теперь делать.
Вдруг в сенцах что-то загремело, дверь распахнулась, и в комнату ввалилась Маруся-почтальонка.
– Принимай, Лешк, южные гостинцы! С доставкой на дом! – Маруся держала в руках, прижимая к животу, большой фанерный ящик посылки. – Десять двести! Там у нее небось тоже блат на почте, – сказала Маруся и бухнула посылку на стол.
И тут она увидела Викторию Васильевну, но растерялась лишь на мгновение, подошла, протянула ладонь лодочкой:
– Будемте знакомы – Маруся…
– Виктория Васильевна, – приподнялась та и пожала протянутую руку. Она, похоже, еще больше растерялась.
– Уезжаете? – спросила Маруся и глянула на окно, где шумно и бестолково садились в автобусы шефы.
– Да, уезжаем, – торопливо ответила Виктория Васильевна.
Маруся кивнула.
– А мы остаемся…
Она была весела. Увидев, что сесть некуда и не предлагают, она плюхнулась на кровать и, бросив на подол юбки крупные короткопалые ладони, заговорила:
– Пенсию сегодня разнесла бабкам. «Пензию»… Так чтоб меня да не угостили?.. А ты? – укоряюще и шутливо-строго обратилась она к дяде Леше… – Ну не стыдно тебе? Письма тебе таскаю, бандероли, переводы, отправляю… Посылку вот – с доставкой на дом, чуть не надорвалась. Ну хоть бы раз отблагодарил! А то ведь стимула нет, Леш, сти-му-ла!
– С получки, Марусь, с получки, – привычно отшутился дядя Леша и замолчал.
Наступило вдруг молчание. Молчала Маруся. Молчала Виктория Васильевна. Молчал дядя Леша.
– Отгадай вот лучше загадку, Марусь, – предложил вдруг дядя Леша. – Отгадаешь, тогда и стимул будет. Сразу в магазин побегу.
Имя Валерий Залотухи прежде всего связано с кинематографом, и это понятно - огромный успех фильмов `Мусульманин`, `Макаров`, `Танк `Клим Ворошилов-2`, снятых по его сценариям, говорит сам за себя. Но любители литературы знают и любят Залотуху-прозаика, автора `революционной хроники` `Великий поход за освобождение Индии` и повести `Последний коммунист`. При всей внешней - сюжетной, жанровой, временной - несхожести трех произведений, вошедших в книгу, у них есть один объединяющий момент. Это их герои. Все они сами творят свою судьбу вопреки кажущейся предопределенности - и деревенский паренек Коля Иванов, который вернулся в родные края после афганского плена мусульманином и объявил `джихад` пьянству и безверию; и Илья Печенкин, сын провинциального `олигарха`, воспитанный в швейцарском элитном колледже и вернувшийся к родителям в родной Придонск `последним коммунистом`, организатором подпольной ячейки; и лихие красные конники Григорий Брускин и Иван Новиков, расправившиеся на родине со своим русским Богом исовершившие великий поход в Индию, где им довелось `раствориться` среди тридцати трех тысяч чужих богов...
Герой романа «Свечка» Евгений Золоторотов – ветеринарный врач, московский интеллигент, прекрасный сын, муж и отец – однажды случайно зашел в храм, в котором венчался Пушкин. И поставил свечку. Просто так. И полетела его жизнь кувырком, да столь стремительно и жестоко, будто кто пальцем ткнул: а ну-ка испытаем вот этого, глянем, чего стоит он и его ценности.
Роман «Свечка» сразу сделал известного киносценариста Валерия Залотуху знаменитым прозаиком – премия «Большая книга» была присуждена ему дважды – и Литературной академией, и читательским голосованием. Увы, посмертно – писатель не дожил до триумфа всего нескольких месяцев. Но он успел подготовить к изданию еще один том прозы, в который включил как известные читателю киноповести («Мусульманин», «Макаров», «Великий поход за освобождение Индии»…), так и не публиковавшийся прежде цикл ранних рассказов. Когда Андрей Тарковский прочитал рассказ «Отец мой шахтер», давший название и циклу и этой книге, он принял его автора в свою мастерскую на Высших курсах режиссеров и сценаристов.
Все тайное однажды становится явным. Пришло время узнать самую большую и самую сокровенную тайну великой русской революции. Она настолько невероятна, что у кого-то может вызвать сомнения. Сомневающимся придется напомнить слова вождя революции Владимира Ильича Ленина, сказанные им накануне этих пока еще никому не известных событий: «Путь на Париж и Лондон лежит через города Афганистана, Пенджаба и Бенгалии». Не знать о великом походе за освобождение Индии значит не знать правды нашей истории.
Имя Валерий Залотухи прежде всего связано с кинематографом, и это понятно - огромный успех фильмов `Мусульманин`, `Макаров`, `Танк `Клим Ворошилов-2`, снятых по его сценариям, говорит сам за себя. Но любители литературы знают и любят Залотуху-прозаика, автора `революционной хроники` `Великий поход за освобождение Индии` и повести `Последний коммунист`. При всей внешней - сюжетной, жанровой, временной - несхожести трех произведений, вошедших в книгу, у них есть один объединяющий момент. Это их герои. Все они сами творят свою судьбу вопреки кажущейся предопределенности - и деревенский паренек Коля Иванов, который вернулся в родные края после афганского плена мусульманином и объявил `джихад` пьянству и безверию; и Илья Печенкин, сын провинциального `олигарха`, воспитанный в швейцарском элитном колледже и вернувшийся к родителям в родной Придонск `последним коммунистом`, организатором подпольной ячейки; и лихие красные конники Григорий Брускин и Иван Новиков, расправившиеся на родине со своим русским Богом исовершившие великий поход в Индию, где им довелось `раствориться` среди тридцати трех тысяч чужих богов...
Герой романа «Свечка» Евгений Золоторотов – ветеринарный врач, московский интеллигент, прекрасный сын, муж и отец – однажды случайно зашел в храм, в котором венчался Пушкин. И поставил свечку. Просто так. И полетела его жизнь кувырком, да столь стремительно и жестоко, будто кто пальцем ткнул: а ну-ка испытаем вот этого, глянем, чего стоит он и его ценности.
Дамы и господа, добро пожаловать на наше шоу! Для вас выступает лучший танцевально-акробатический коллектив Нью-Йорка! Сегодня в программе вечера вы увидите… Будни современных цирковых артистов. Непростой поиск собственного жизненного пути вопреки семейным традициям. Настоящего ангела, парящего под куполом без страховки. И пронзительную историю любви на парапетах нью-йоркских крыш.
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)