Садовник - [37]

– Давай! – обрадовалась почтальонша. – Обожаю загадочки отгадывать!

Дядя Леша взял со стола пачку «Севера», ткнул в рисунок пальцем.

– Вот найди здесь белого медведя, – сказал он спокойно и серьезно.

– Прямо медведя? – Маруся разглядывала пачку.

– Ищи-ищи, – подбодрил дядя Леша.

Маруся, не отрывая сосредоточенного взгляда от папирос, подошла к Виктории Васильевне.

– Ты тоже ищи, – сказала она вполголоса, и Виктория Васильевна стала вежливо смотреть в рисунок.

– Врешь небось – белого медведя? – подняла Маруся недоверчивые глаза.

– Когда я врал? – щуря глаза, спросил дядя Леша.

Маруся вертела пачку так и сяк, спрашивала что-то шепотом у Виктории Васильевны и наконец не выдержала.

– Сдаюсь, чёрт с тобой! Сдаемся!

Дядя Леша придвинулся к ней, ткнул пальцем в рисунок.

– Видишь эту горочку?

– Ну? – кивнула Маруся, вся ожидание.

– Так вот он за нее пописать пошел.

– Кто? – не поняла Маруся.

– Белый медведь, – дядя Леша был серьезен.

Маруся молчала секунду, потом зашлась в смехе. Виктория Васильевна улыбнулась, но скорее от неловкости.

– Ну, до свидания, я пойду, – поднялась она. – Было очень приятно познакомиться. До свидания, Алексей Алексеевич. – И она вышла быстро.

Маруся замолчала, посидела, вытирая выбитые смехом слезы, и тоже поднялась. Уже в двери она погрозила дяде Леше пальцем.

– А ты жук, Глазов, тихеньким прикидываешься…

Тут засмеялся и дядя Леша, глухо, нутряно, прикрывая кулаком рот.

Он достал из кармана пиджака садовый секатор, стал открывать посылку. Ее фанерная крышка была прошита крупными гвоздями, которые поддавались туго, со скрежетом и визгом. Но эти звуки вдруг стихли, и в комнате в третий и последний раз в нашей истории возник тот женский голос, мягкий, добрый, спокойный и по-прежнему застенчивый:

«Здравствуйте, уважаемый Алексей Алексеевич!

Большое спасибо вам за письмо. Я так рада. Очень рада я также, что урожай у вас в этом году удался. Алексей Алексеевич, а мне тоже жаловаться грех. И гранаты, и виноград, и персики – все отличное просто! Про яблоки и груши я уже не говорю. И грецкий орех стоит, как обсыпанный. А вы бы только видели розы! Алексей Алексеевич, я спрашивала в письме, когда у вас отпуск, а вы так и не написали. Может быть, выберете время и приедете, посмотрите на мое житье-бытье, увидите, как здесь все растет. И не думайте, вы меня нисколько не стесните, дом большой… Я слышала, что ветераны войны имеют право на бесплатный проезд, так что убытком для вас это не станет. Ну а у меня здесь все свое.

До свидания. С уважением. Вера Васильевна.

Собрала посылочку для вас, угощайтесь. Правда, пришлось срывать все немного недозрелое, побоялась, что в пути испортится.

До свидания. С уважением. Вера Васильевна».

Дядя Леша отложил крышку, поднял положенную сверху газету. В посылке были аккуратно уложенные темно-вишневые гранаты, длинные коричнево-золотистые груши, нездешние яблоки, крупные, продолговатые, воздушно-розовые, и плоды, каких он еще не видел, – изумрудные пальчики фейхоа…

Начиналось за окном утро, но дядя Леша не ложился, сидел прямо и немо за столом. Постель за его спиной оставалась нетронутой.

Дядя Леша резко поднялся, подошел, ступая по замусоренным половицам, к окну, наклонившись, посмотрел в раннее сереющее утро, нажал на кнопку настольной лампы, включил свет.

Он вернулся к кровати, присел, пошарил под ней рукой и вытащил небольшой пузатый чемодан, очень старый, но из настоящей телячьей кожи, на крышке его у потемневшего латунного замка выдавлено было тиснением какое-то длинное немецкое слово. Дядя Леша поставил чемодан на кровать, щелкнул замком, поднял крышку. На внутренней ее стороне были наклеены старые, вырезанные из журналов фотографии: портрет маршала Жукова и цветущая раскидистая яблоня. Дядя Леша перевернул чемодан и вывалил из него на постель несколько пар обуви, женской и детской, сморщенной, скукоженной временем, отодвинул ее в сторону, чтобы не мешала, и распахнул дверцу гардероба. Из нижнего ящика он выхватил белье – трусы, майки – и сунул его, скомкав, в чемодан. Увидев мигающие цифрами часы, дядя Леша подошел быстро к столу, выдернул вилку из розетки, намотал шнур на конус продолжающих отсчитывать секунды часов, положил их в угол чемодана. Вынул из этажерки все четыре тома Мичурина и пристроил рядом с часами.

Потом он встал посреди комнаты, посмотрел по сторонам. Выходило, что брать с собой больше нечего. Достал из гардероба сорочку и костюм и быстро оделся. Из ящика стола взял документы: паспорт, из которого торчала тоненькая стопочка денег, трояков и пятерок, зеленую совсем новую книжечку участника войны, наградные удостоверения; спрятал все в боковой карман пиджака. Открыл было коробку из-под зубного порошка с гремящими внутри орденами, но тут же закрыл, положил в чемодан, и письма, перехваченные черной резиночкой от микстуры, тоже. Вдруг, кажется, вспомнил что-то, включил лампу, стал шарить ладонью по заваленному газетами и бумажками столу. Что-то упало, резко звякнув, и покатилось, поблескивая и звеня, под кровать. Это был велосипедный звонок. Дядя Леша проводил его взглядом и нашел, что искал, – папиросы, сунул их в карман.