Сад утрат и надежд - [157]

– Но ваша могила – я была там сегодня утром. – Странное дело, у нее слегка закружилась голова, как бывало иногда, – словно она вот-вот могла улететь в никуда. – Вы ведь умерли. – Она слабо улыбнулась. – Я знаю, что вы погибли.

– Но я не погиб. – Он снял шляпу и тщательно вытер лоб аккуратно выглаженным платком. Она посмотрела на отвисшую кожу под его подбородком, на лиловые тени вокруг глаз. – Я… понимаете… я дезертировал.

– Да. – Но она этого не понимала.

Она предложила ему сесть на каменную скамью, и он с облегчением сел, держа в согнутых пальцах тонкую соломенную шляпу. Его глаза смотрели куда-то вдаль.

– Мы отступали к деревне. Танки наступали. Раздался взрыв – осколки попали в школу, в которой мы укрывались. Четверо ребят… взлетели в воздух… Кто-то крикнул: «Хорнер убит! Мы потеряли его!» Странно, но я тогда не думал ни о чем. Вообще ни о чем. Я просто побежал. Побежал прочь. – Он посмотрел на Стеллу и заморгал от яркого света. – Я никому еще не рассказывал этого. Я лгал. Однажды я вернулся сюда и виделся с отцом – только… Я… это очень длинная история, как вы можете догадываться, моя дорогая, но теперь…

Он направился к двери.

– Постойте, – внезапно сказала она, не зная, почему она это сказала; только она не хотела, чтобы он зашел в дом. – Откуда я знаю, что вы действительно Джон Хорнер? Как вы можете это подтвердить?

– Как я могу подтвердить? – Он повернулся к ней. – Там над дверью птица, клюющая ягоды. Соловей. «Храни нас рать небесная в этих стенах». – Он говорил медленно и с акцентом. – На крыше четыре каменных соловья, у одного отколот кусок крыла. Элайза бросила в него кусок черепицы. И попала. Моя сестра. Она умерла от дифтерии. В детской были звезды на потолке, в Птичьем Гнезде – нарисованные, словно ночное небо. У сестры Ханны, жившей на ферме, был щенок… Его тогда еще не назвали, а потом его утопили… – Он снова посмотрел на нее: – Так, Фредерик писал мне о вас, но я все же не вполне верил этому. Вы действительно Стелла.

– Фредерик? – Имя приплыло к ней через время и пространство. – Кто – о, тот молодой человек, который открыл антикварную лавку? Вы знакомы с ним?

– Я рекомендовал ему приехать сюда. Я давно знаком с ним, он родом из городка, где я живу во Франции, в… – У него поникли плечи, он неважно выглядел. Стелле хотелось пересилить себя, сесть с ним рядом, взять его за руку, обнять… Но почему-то она не могла. – Это он сообщил мне, что вы живете здесь, что у моей матери родился еще один ребенок. – Он закрыл глаза, его веки трепетали на ярком солнце. – Это вы, правда?

– Да! – ответила она с легким раздражением.

– Правда? Это вы? – тихо переспросил он.

Она давно научилась закрываться от всего, что она не хотела слышать. У нее бывали тяжелые времена, и она закрывала свое сознание от всего. От неприятных вещей. От Эндрю, смерти мамы, от гадостей, которые говорили люди. Жизнь продолжается, говорила она себе. Иди дальше, и все.

Стелла заговорила снова, как она надеялась, примирительным тоном:

– Я не понимаю, почему вы спрашиваете меня об этом. Двинемся дальше. Вы – должно быть, вы хотите посмотреть дом, прошло столько времени, просто ужас, но он по-прежнему стоит, как видите… – Она слегка растерялась, в ее сознании кружился калейдоскоп из дружеских и сердитых фраз. – Так зачем вы пришли сюда?

Если она ожидала, что его смутит ее тон, то она ошиблась.

– Поймите меня – мне ничего не нужно от вас. Я хотел повидать родной дом, встретиться со своим прошлым. Или хотя бы попытаться это сделать, – сказал он с печальной улыбкой. – Я уже старый, больной. Вот я и решил вернуться сюда в последний раз. Я думал, что сделаю это после окончания Второй мировой, но в 1950 году узнал о смерти мамы от двух болтливых искусствоведов, приезжавших в Динар. Они сидели в баре и говорили о моей семье… о картине… – Он поднял глаза и пристально посмотрел на Стеллу: – Вы ведь знаете, конечно, о картине?

– Конечно – как я могу не знать?

Мама. Он назвал ее «мама». Стелла часто слышала, как мама говорила о Джоне. Как он был ее верным компаньоном все годы, ребенок, очень похожий на нее. Как он всегда говорил, что женится только на ней, больше ни на ком. Каким он был добрым, милым, забавным и красивым. Ее лицо всегда светлело. И вот он был здесь. Это был он.

Стелла понимала, какая ужасная пропасть разверзлась между ними, непреодолимая пропасть. Минувшие годы, которые она вновь и вновь проживала в маминых рассказах, не были прошлым, они были здесь. Она всегда представляла себе прошлое в виде полного круга, плоского газетного листа, наподобие кругов, которые она вырезала из середины маминой старой «Таймс» ржавыми ножницами. Для нее оно было устоявшимся фактом, а теперь кто-то снова разрезал его на кусочки. А ведь она всегда была так уверена в себе до мелочей.

Джон медленно встал, опираясь на скамью.

– Фредерик приедет за мной где-то через полчаса. Мне очень хочется взглянуть еще раз на дом… Я не останусь. – Он взял ее за руку, словно наконец догадался, чего это ей стоило, и заглянул ей в глаза: – Моя… моя сестра. Через столько лет. Боже мой…

Что ей оставалось?